Прямой небольшой нос и широковатый рот завершали картину. Губы могли бы быть и пополнее, но это скорее испортило бы её. На ней был странный балахон скрывавший фигуру, который очевидно считался платьем у пришлых. Но и без балахона было понятно, что грудь девушки не потрясающих размеров. Том оскалился, сдерживая ироничный смех, вызванный этой мыслью, и заметил некоторое изумление в выражении её глаз. Клыки, понял он. Эта деталь облика тагалоров всегда вызывала страх и недоумение у чужаков. Впрочем, тафа ничем более не проявила своих чувств и, присев на корточки, улыбнулась его дочери, протянув к ней руки. Том не успел возмутиться наглостью чужачки - его Мирлис, которая неохотно подходила к родным, не говоря уже о посторонних, сорвалась с кресла и, подойдя к тафе, обняла её за шею. Девушка взяла его дочь на руки и легко поднялась на ноги. Держа Мирлис в объятиях, она оглянулась на мужчин. Том привыкший доверять своей дочери, отлично разбирающейся в людях, всё же слегка опешил.
Эримас, проявлявший признаки сильнейшего нетерпения, довольно потёр руки.
- Ну, я же тебе говорил, все будет в лучшем виде! Она это нечто! Поехали, времени уже не осталось.
- Да, ты прав, - придя в себя, нехотя согласился Том и, обернувшись к Моне, добавил, - Мне приходится доверить тебе самое дорогое, что у меня есть, мою дочь Мирлис. Не оправдаешь ожиданий, берегись.
Моне стало не по себе от тихой угрозы, прозвучавшей в его словах. Она покрепче обняла девочку, но не опустила перед ним глаз. Том ещё раз резанул взглядом по пришлой и круто развернувшись, сбежал с террасы. Тагалоры вскочили на коней и пустили их с места галопом.
Девушка прислушалась к удалявшемуся топоту копыт, затем посадила Мирлис в кресло и присела рядом. Надо было что-то говорить, но в голове было пусто. Она любила детей и охотно с ними играла и болтала, но, то ведь были дети их племени, а что делать с ребенком-тагалором, предки их знают. К счастью, Мирлис сама пришла на выручку и, положив руку Моне на колено, сказала на своем языке.
- Не бойся, мы подружимся! Па страшный только сверху, а внутри добрый. Хочешь есть? На кухне остался ужин, пошли.
Девочка встала и направилась в дом. Мона растерявшись осталась сидеть на месте, совершенно не зная, что ей делать. Мирлис, оглянувшись, сказала хитро улыбаясь:
- Ну же, пошли. Ты ведь понимаешь, что я говорю, я видела это по твоему лицу, когда па с Эри обсуждали тебя. Если не хочешь, я никому об этом не скажу, это будет наш с тобой секрет, - она захлопала в ладоши. – Да! Здорово!
Мона онемела от изумления. Такой наблюдательности от больного семилетнего ребенка она явно не ожидала. Она перевела дух и, запинаясь, спросила на языке тагалоров.
- Твой отец тоже это понял? – если да, то мне конец, пришло ей в голову. Судя по тому, как он с ней говорил...
- Нет, он, скажем так, смотрел в другую сторону. Я никогда не видела, что бы он себя так вёл с кем-либо, - захихикала Мирлис. – Он оценивал твою грудь, ему было не до выражения глаз и лица.
- Оценивал… что? – Мона не поняла часть сказанного девочкой.
- Грудь, - Мирлис похлопала рукой по её груди. Мона отшатнулась и смутилась. – Ты не всё понимаешь, да?
Девушка кивнула, и маленькая хозяйка положения опять весело и радостно заулыбалась.
- Ой, как это интересно! Я буду учить тебя. Мне надоело, что все еле дышат надо мною.
- Они переживают за тебя, ты ведь очень больна, судя по всему.
- Больная, но не слабоумная, - неожиданно серьёзно отрезала девочка и, протянув ручку Моне, спросила, - Ну как, договорились?
- Да, - улыбнувшись в свою очередь, сказала девушка. Похоже, круто повернувшаяся жизнь преподнесла ей очередной подарок.