- Ну, надо же, какой подарок. Выходит я первый? Я полагал мальчишка Верн не упустил своего. Значит ошибся. Вытрись тафа. И хватит валяться. Доделай свою работу.
Том развернулся и пошёл к дому не оглядываясь. Мона, совершенно уничтоженная, медленно поднялась с земли и, согнувшись, прижала руки к низу живота. У неё было ощущение, что весь этот кошмар произошел не с ней. Между ног ожогом горела и пульсировала боль, а в теле была пустота, будто её надули воздухом, как пузырь. Она казалась спокойной, но это было спокойствие трупа. Лучше бы она плакала или кричала. Всё что угодно, лишь бы разрушить сковавшее её напряжение.
Абсолютно бездумно, как кукла, она подняла с земли испачканную простыню, застирала её и повесила на верёвку. Потом развернулась и медленно пошла к своему дому, отчётливо ощущая, как по ногам стекает липкая влага спермы вперемешку с её кровью. Она подошла к двери, потрогала ручку, не решаясь открыть её, постояла у порога, а потом побрела к ручью, который бежал за домом, вдоль скал. Как во сне, она скинула с себя рубашку и зашла в ледяную воду. Холод пробрал её до костей, но он был ничем по сравнению с ледяным отчаянием, накрывшим её с головой.
Она ломаными судорожными движениями, остервенело начала тереть своё тело, пытаясь смыть с него все следы насилия над ней. Покончив с умыванием, Мона вышла на берег и, споткнувшись, ударилась ногой об камень. Боль выпустила дикое отчаяние, которое вырвалось наружу и силы оставили её. Она упала на камни и, царапая пальцами землю, горько зарыдала от безысходности, а затем затихла и замерла. Девушка не знала, сколько времени пролежала на берегу. Вяло сообразила, что высоко поднявшееся солнце начало жечь ей голую спину. Уставшая и разбитая Мона нехотя поднялась и потащилась в дом. Зайдя в свою спальню, она легла на кровать, свернувшись калачиком, закусила подушку, чтобы заглушить рыдания, сотрясавшие её до тех пор, пока её не сморил тяжёлый сон. Время остановилось...
Том задыхаясь быстро шёл к дому в отвращении от совершенного и дикой злобе на себя самого. Опуститься до такого! Он был на грани срыва и ощущал, что полностью теряет контроль над собой. И это он, образец легендарного хладнокровия и выдержки, который всегда получал от женщин что хотел, ещё будучи подростком. Просто улыбнувшись. Ни одна из них даже не помышляла отказать ему. А тут, какая-то пришлая девчонка заставила его настолько потерять голову, что он совершил огромную глупость! Хотя, если подумать, она сама виновата, разгуливает по двору чуть ли не голая, а он ведь не каменный! Для него явилось полной неожиданностью оказаться во власти собственных страстей. Он настолько обезумел от желания, что не смог совладать со своим телом. Проклятие! Ни одну женщину он никогда не хотел так, как Мону. Это был какой-то непрерывный пожар, который он не в силах был усмирить. Ни одна женщина не дарила ему такого наслаждения – безграничного и беспредельного. С ним никогда не случалось ничего подобного.
Хотя дыхание его начало восстанавливаться, он не испытывал приятной усталости и умиротворения, обычных для подобной ситуации. После того, что произошло, ему следовало бы чувствовать себя более чем удовлетворённым. Однако это было не так. Он испытал самое продолжительное, самое сильное и самое мучительное наслаждение в своей жизни когда вокруг его члена сомкнулась восхитительно тугая нежная плоть.
Он как будто шагнул в огонь. И снова жаждал повторения.
Это было безумие. Но почему? Почему с ней? Том зло мотнул головой, и с разбегу заскочил на террасу. Навстречу ему из дома вышел его отец, ведя за руку Мирлис. Девочка не сияла от счастья. Обычно бледные щёки стали ещё бледнее. Отец приехал вместе с Томом за внучкой, чтобы забрать её погостить. Мать Томайна решила, что та проводит непростительно много времени в обществе «этой тафы» и потребовала от мужа и сына, чтобы девочку немедленно доставили к ней. Отец внимательно посмотрел на взлетевшего по ступеням сына и насмешливо заметил:
- За тобой гонятся броки, сынок? И где эта твоя незаменимая тафа?
- Я сто раз говорил тебе, отец, что Мона не моя тафа, - с раздражением ответил Том, отчётливо понимая, что в такой ситуации отца не обманешь.
- Как скажешь, сын, как скажешь, - приподняв брови, он оглядел взъерошенного сына с головы до ног.