Тут один из иллирийцев склонился над ним, обшарил его одежду.
Герузий напрягся, но он ничего не мог поделать – и иллириец нашел заветный кисет.
Распустив тесемки кожаного мешочка, иллириец вытряхнул на ладонь камень…
Словно маленькое солнце вспыхнуло на его руке, разбросав по ущелью золотые лучи. Иллириец побледнел, уронил камень, упал на колени, в страхе уставившись на Герузия, и так, на коленях, отполз к своим товарищам, громко клекоча на своем птичьем языке. И остальные тоже закричали, замахали руками, попадали на колени.
Через минуту вокруг столпилась вся шайка иллирийцев, они кричали по-своему, показывая то на камень, то на германца.
Наконец вперед вышел один из них, самый старый, и заговорил на языке римлян, хорошо знакомом Герузию:
– Прости нас, могущественный господин! Мы не знали, с кем имеем дело, иначе не подняли бы руку на посланца Живого Бога. Прости нас и не таи зла. Мы не сделаем тебе ничего плохого. Не обрушивай на нас тяжесть своего гнева.
Он опустился на колени рядом с Герузием, перерезал ремни на его руках и ногах и отступил к своим соплеменникам. Иллирийцы отступили, пятясь, и через минуту исчезли, словно горный склон поглотил их.
Герузий поднялся, удивленно оглядываясь.
Чуть в стороне от него лежали несколько мертвых тел – авары и иллирийцы вперемешку. Остальных его спутников не было видно, должно быть, Мезигий с боем вырвался из ущелья. Германец поднял камень, убрал его обратно в кисет и спрятал на груди.
Он вспомнил тот далекий день, когда они, четверо германцев, нашли в римском подземелье мертвого старца, на груди которого лежал золотой крест с четырьмя драгоценными камнями. Старый римлянин, который против своей воли привел их в то подземелье, прежде чем погибнуть, сказал, что тот старец был великим святым, учеником и посланцем нового Бога. Германцы не придали большого значения его словам, они извлекли камни из креста и поделили их между собой[1].
И вот сейчас этот камень спас Герузию жизнь и свободу… должно быть, тот старец и впрямь был великий человек!
Герузий не привык подолгу задумываться.
Он поправил свою одежду, перекинул щит за спину и зашагал вперед – его коня нигде не было.
Солнце еще не успело зайти, когда он вышел из ущелья и увидел впереди отряд Мезигия.
Вождь аваров, увидев германца, удивленно поднял брови:
– Как тебе удалось вырваться от этих дьяволов? Я был уверен, что ты погиб!
– Я и сам так думал, – ответил германец, – на меня упал какой-то здоровенный иллириец, он заслонил меня от смертельного удара, а потом, когда дьяволы ушли, я выбрался из-под его трупа.
Герузию совсем не хотелось рассказывать, что на самом деле произошло в ущелье.
– Лот двенадцатый! – важно провозгласил аукционист. – Средневековый золотой кубок, украшенный чеканкой и подлинным драгоценным камнем! Начальная цена – восемьсот тысяч евро!
В зале поднялся шум – многие пришли на аукцион именно из-за этого кубка, вокруг которого было столько слухов и разговоров. Впрочем, как и положено на таких солидных мероприятиях, шум был тоже солидный, сдержанный. Агния оглядела зал и увидела в двух концах поднятые программки.
– Господин в пятом ряду – восемьсот пятьдесят… – промурлыкал довольный аукционист, – дама в восьмом ряду – девятьсот… кто предложит больше?
Он поднял молоток, но господин в пятом ряду – худощавый элегантный брюнет лет пятидесяти – снова поднял программку.
– Господин в пятом ряду – девятьсот пятьдесят…
Агния знала, что этот аукционист прежде работал метрдотелем в дорогом московском ресторане, где его и увидел владелец аукционного дома. Метрдотель произвел на него впечатление своим холеным видом и красивым бархатным голосом, и бизнесмен сделал метрдотелю выгодное предложение. Тот немного поднатаскался в терминологии, запомнил несколько специфических аукционных приемов и вот уже третий год успешно проводил аукционы.
– Дама в восьмом ряду – миллион… – проговорил ведущий и первый раз ударил по столу молотком. – Раз… два…
И тут в заднем ряду мелькнула еще чья-то рука.