Пересилив себя, император спустился вниз и только сел в седло, как верблюд поднялся на ноги и взошел на палубу корабля. Здесь посол вновь заставил животное лечь, император спешился и оказался перед входом в шатер, услужливо распахнутым двумя лысыми слугами.
Юлий ступил внутрь и отвел рукой полупрозрачную занавесь…
В курульном кресле, обшитом, будто шкатулка, розовым бархатом, полулежала белокожая дева – назвать ее иначе не повернулся бы язык. Изящное, словно высеченное из мрамора тело проглядывало сквозь тончайший шелк одежд и в рассеянном свете шатра отливало легким перламутром. Маленькую головку оттягивали черные вьющиеся волосы, ниспадающие до пола, а на утонченном, поистине прекрасном и благородном лице глубинным светом мерцали огромные глаза, вобравшие в себя всю загадочность Востока.
Две чернокожих служанки чуть шевелили опахалами, нагоняя ветерок, отчего по шатру разливался терпкий, сладковатый аромат варварских благовоний.
На Артаванской Сокровищнице не было ни единого украшения, ибо ни златом, ни самоцветами невозможно было украсить то, что само по себе являлось совершенством.
– Я приветствую тебя, Авездра, – по достоинству оценив невесту, проговорил император.
– Аве, цезарь, – легко произнесла она и чуть изменила расслабленную позу. – Но отчего ты так угрюм? Я слышала, в Ромее очень весело, не то что в моем царстве. Мне нравится твоя страна. Кругом теплое море, красивые берега, тенистые леса, где поют птицы, растут всевозможные плоды. Кажется, я путешествую по раю.
– Мы называем нашу страну Серединой Земли, – неуверенно произнес император, ибо, удивленный ее неожиданной красотой и неслыханной для Востока раскованностью, испытал бурю противоречивых чувств.
А запах, исходящий от ее тела, странным образом цепенил разум.
– Благодатные места, – заключила царевна, не выражая ни женского любопытства, ни особого интереса. – А скажи мне, цезарь, воздвигая медный колосс, ты хотел удивить меня?
Ее варварское прямодушие и спокойствие несколько отрезвляли, но легкое потрясение все же не проходило.
– Это изваяние бога Митры, – невпопад ответил Юлий.
Она же не обратила на его смущение никакого внимания.
– Почему ваш кумир держит факел и виселицу? Мне пришлось несколько раз отходить назад, чтоб рассмотреть, что же у него в руках. И все равно я не могу понять назначения этих предметов.
Когда-то воспитателем будущего императора был греческий философ и поэт, научивший его выходить из любого положения, соединяя несоединимое. Император никогда не терялся, но сейчас, не ожидавший подобных вопросов, чувствовал, как пошатнулась его способность к логическому мышлению.
– Факел это свет, виселица – знак смерти, – сказал он то, что пришло в голову. – Живущие должны помнить о смерти и ценить свет.
– На Сицилии, а потом и на Сардинии я видела людей в черных одеяниях и с петлями на шеях, – продолжала она, не выражая никаких чувств. – Каждый желающий мог бы повесить их, ибо осталось лишь затянуть веревку… Кто эти люди? Приговоренные к смерти висельники?
– Это монахи, – объяснил император. – Служители бога, всегда готовые уйти из земного мира в небесный.
– Я никогда не смогу привыкнуть к вашей вере, – проговорила она с неожиданной покорностью в голосе, словно в следующей фразе, лишь с этой малой оговоркой, хотела выразить согласие на брак.
– У меня в империи разные веры и множество богов, – с готовностью сообщил Юлий. – Мои подданные свободны в выборе небесного покровителя.
Ее нежная и горячая кротость вдруг мгновенно превратилась в остывший металл:
– Мне нравятся земные радости, но более всего я обожаю неземные чудеса.
– Поэтому мною издан закон о свободе вероисповедания, – тупо повторил император. – Каждый гражданин имеет право выбора.
Авездра по-восточному загадочно усмехнулась и более никак не выразила отношения к его словам.
– Несколько лет назад я путешествовала в Индию, – вдруг сообщила она. – И повидала там много чудес… А в твоей стране есть чудеса?
Даже свободным ромейским женщинам не пришло бы в голову вести себя столь капризно!
– Ты путешествовала по египетской провинции, где стоят древние пирамиды фараонов…
– Но это всего лишь могильные склепы, – недовольно перебила его Артаванская Сокровищница.
– В ромейской империи есть все! – Император попытался собрать разбегающиеся мысли. – В том числе и чудеса. Но чтобы увидеть их, тебе нужно сойти на берег.
Она окинула Юлия пристальным и в то же время таинственным взором.
– Покажи мне руки, цезарь, – в ее тоне звучали и просьба, и требование. Это было столь неожиданно, что император подумал: не ослышался ли он.
– Я не понимаю тебя…
– Хочу взглянуть на твои руки, – отчетливо произнесла Авездра. – У нас есть такой обычай.
Обычно император предпочитал прятать свои руки в складках тоги – на правой у него не было большого пальца, но теперь ему пришлось исполнить необычный каприз и показать тыльные стороны ладоней – так менее заметен был изъян.
– Вот мои руки…
Но Авездра даже не взглянула на них. С минуту она пристально изучала его лицо, будто просвечивала насквозь, а потом царственно взмахнула рукой.
– Ступай, цезарь. Я сойду на берег завтра, чтоб поутру взглянуть на твои чудеса.
Император вышел из шатра подавленным, смутным, с чувством страха возможной потери, но вдохнув свежего воздуха и мгновенно избавившись от обволакивающего дурмана благовоний, будто протрезвел и за тридцать шагов от корабля к подиуму вовсе воспрял духом.
Он вдруг вспомнил, что несмотря на все капризы Авездры, он должен исполнить главный замысел: под любым предлогом заманить ее в свой дворец. Согласно Низибисскому договору, их брак будет считаться заключенным, если царевна по доброй воле войдет в дом императора – таков был обычай македон, если это можно было назвать обычаем.
Свита тотчас окружила его и застыла в ожидании, бросая на императора пытливые взгляды. Юлий сошел с подиума и направился к колеснице.
– Авездра желает увидеть чудеса империи, – сказал он на ходу сразу всем и никому.
– Чудеса? – удивленно переспросил комит Антоний и покосился в сторону своего детища – сияющего колосса. – Разве изваяние Митры – это не чудо света?
– Артаванскую Сокровищницу трудно удивить. Она сама – чудо…
После этих слов Юлия свита растерянно умолкла. Все знали, что Авездра – дочь царя варваров, народа с дикими нравами, глубоко, до отвращения, презираемого.
Лишь жестокая необходимость заставляла терпеть унижение предстоящего брака…
– А она удивит нас? – склонившись к уху, запыхтел Антоний. – Мне кажется, на всех кораблях только верблюды и запасы корма. Если приданое составляет стадо животных… А не сокровища и живой огонь…
– Пока говорить об этом неуместно, – осадил его император. – Чтобы выполнить условия договора, мне следует поразить ее воображение, очаровать, околдовать! Иначе она не переступит моего порога…
– Театр Помпеи изумит ее, – подал голос выборный магистр искусств.
– Там стояли лошади испанской конницы, – хмуро отозвался комит. – Теперь плебеи выращивают грибы.
– Царевне следует показать храм бога нашего Мармана, – предложил понтифик и никто не возразил ему.
– Ей не нравятся орудия смерти, – не глядя, ответил император. – А за ритуал носить на шее петлю она назвала монахов висельниками.
– Гладиаторский поединок! – нашелся кто-то за спиной. – Она не видела наших боев!
– Позовите ланисту Вергилия!
– У Вергилия нет гладиаторов, – заметил комит. – Последних двух он продал в белгикский легион.
– У кого же осталась школа?
– У македон в Артаванском царстве. Император узнал голос Луки и, оглянувшись, отыскал его взглядом среди приближенных. Консул в тот же миг оказался рядом.