Это именно тот процесс, о котором я говорил выше, поэтому я хочу, чтобы вы это поняли. Любое улучшение, если его не подчеркивать, практически остается незамеченным, не считается надежным доказательством. А любые проблемы, наоборот, воспринимаются как неопровержимые факты, потому что, как я уже говорил, соответствуют общей картине, которую составил себе интеллект. Они важны, а улучшения таковыми не считаются.
(Теперь Сет перешел к информации, отвечающей на мой вопрос.)
За последнюю неделю у Рубурта наступило некоторое улучшение в области подбородка, шеи и плеч.
В трех-четырех случаях заметно улучшилось зрение. Какое-то время его лодыжки и колени обладали большой свободой движений — определенного вида — но по большей части все это оставалось незамеченным или, что еще хуже, не рассматривалось всерьез, потому что ходить лучше он не начал.
Ты получил информацию о Бреннере, потому что связан с этим местом. В том смысле, что ты получил внутренние доказательства. Ты проигнорировал множество других деталей. Рубурт уловил, что ты занимаешься фотоаппаратом, потому что он связан с тобой. Чтобы создать новую картину своего тела, он должен настроиться на доказательства подвижности, которые пытается показать ему тело.
Вы меняете точку фокусировки. Вы меняете то, что считаете важным Этот сеанс подводит нас к началу обсуждения магического подхода к жизни, к решению проблем Я хочу подчеркнуть, что надо делать, а не что не надо, хотя иногда я буду говорить и о различиях.
Если вы сумеете понять, о чем идет речь на этом сеансе, и если у вас будет намерение изменить свою ориентацию, то автоматически возникнет атмосфера, в которой возможны желаемые изменения.
Конец сеанса...
(«Спасибо».)
... и доброго вечера.
(21:56. Когда Джейн вышла из транса, я сообщил ей, что это был чудесный сеанс. Я также испытывал некоторое раздражение, потому что информация Сета часто показывает, что некоторые вещи были очевидными. Потом остается только удивляться, как можно было не заметить и/или не понять что-то настолько простое и ясное, при том что очень хотелось это использовать. На личных сеансах я часто с этим сталкиваюсь и каждый раз даю зарок в следующий раз поступить лучше — видеть более отчетливо, делать все, что позволит быстро и без усилий добиться желаемого результата. Джейн тоже знакомо это чувство, хотя, судя по некоторым ее замечаниям, в последнее время это стало случаться реже. Такие материалы дают человеку надежду, а попытки в них разобраться приводят пусть к мимолетному, но истинному пониманию, — по крайней мере, для меня это так. Дело в том, что я искренне считаю эту информацию важной и верю, что она будет работать. По сути, это лучшая информация, которую может получить человек.
Я думаю, что мое раздражение по вышеописанным причинам легко передается Джейн. Но эти чувства привели нас к оживленной и интересной беседе, так что в целом сеанс получился очень удачным [ 3]. Мне надо организовать работу над последней книгой Сета «Сны, „эволюция" и воплощение ценностей», чтобы вставить туда примечание относительно этого сеанса.)
Примечания к сеансу 11 августа 1980 года
[1] Из моего дневника снов:
«Сон, раннее утро вторника, 10 июня 198 0 года. Яркие цвета. Я живу в доме своих родителей, 704 по Уилбур Авеню, в городе Сэйр, Пенсильвания. Мне столько же лет, сколько сейчас, — шестьдесят один. Во сне не учитывалось, что дом продан, мои родители умерли в начале 70-х годов, а мы с Джейн уже двадцать шесть лет женаты и живем в Эльмире, штат Нью-Йорк. Во сне не было ни Джейн, ни моих родителей, ни кого-либо из семьи Бреннеров.
Много лет назад, когда мы с братьями разъехались из родительского дома и зажили собственной жизнью, рядом с ним построила дом семья Бреннеров. Во сне наблюдалось некоторое противоречие, — точнее, попытка объединения двух разных периодов. Там был летний вечер, смеркалось. Я вышел на прогулку с Флойдом Ватерманом (так я его назову), „настоящим" другом из Эльмиры, который меня навещал, флойд — подрядчик.
Чтобы попасть на Уилбур авеню, мы пошли по траве через теннисный корт, который давным-давно построил для нас, подростков, мой отец. В физической жизни дом Бреннеров стоит там, где был корт. Между кортом и тротуаром росло старое дерево гикори, которое я всегда любил и до сих пор хорошо помню. Сейчас дерево оказалось во дворе Бреннеров.
Пока мы с Флойдом шли по корту, я заметил, что газон Бреннеров усеян органическими и промышленными отходами, загрязнен. „Что это?" — спросил я Флойда, увидев под гикори что-то большое и темное. Сначала я в ужасе решил, что это олень, сбитый машиной накануне вечером. Он лежал на боку спиной к нам. Но, подойдя ближе, я понял, что на самом деле это не животное, а остатки сломанной металлической статуи оленя в полный рост, которая уже много лет стояла во дворе дома на Гаррисон-стрит, на другом конце города. Дом принадлежал Мэйнардам, бездетной семье. Когда мы с младшим братом учились еще в начальной школе, наша семья жила на Гаррисон-стрит, через несколько домов от Мэйнардов. Мистер Мэйнард был плотником. Они с женой дружили с моими родителями. Все соседские дети восхищались оленем, покрашенным в коричневый цвет. Мы лазали по нему. Мой отец его фотографировал.