Полюбовавшись, наверное, в первый раз сделанной правильно, без малейшей ошибки начальной стойкой в исполнении сокурсника, Дориан порадовался, что Ския сейчас в лечебном трансе и не видит его приятеля ТАКИМ.
– Похоже, Джейко пол сегодня мыть не будет. Жаль.
Никакой ответной язвительной колкости со стороны сражающегося с рубашкой парня не последовало. Значит, ему снился не кошмар. Как беднягу перекосило–то. Что его так могло пронять?
Не выдержав надругательств Джейко над, как выдали болтливые чемоданы, еще одной рубашкой, подаренной сестрой, Дориан соскочил со стола, отобрал сей предмет одежды и помог Тацу ее надеть. В благодарность тот буркнул нечто, не являющееся благодарностью по содержанию и форме. Очаровательные манеры. Гм, а руки у Джейко знатно дрожат.
– Держи, – сухо произнес блондин, передавая заказанный пузырек и всовывая чашку чая. – Вы совсем оборзели. Мало того, что я уборщик, кулинар, грузчик и лекарь – последнее особенно возмущало бывшего убийцу, – так я еще и нянькой заделался! Ненавижу Тацу!
Выхватил у намеревавшегося вылить весь пузырек в чай Джейко снадобье и сам накапал нужное количество.
– Пей, – без повелительных интонаций, но Тацу, не рассуждая, выпил.
«Дурной сон… дурной сон… дурной сон…» – продолжал твердить про себя Джейко, пытаясь попасть в рукава рубашки. Та подло не поддавалась. И Тацу никак не мог понять, что не так. Не мог сосредоточиться. Мысли разбегались в стороны, как выпущенные на свободу лабораторные крысы. Самое страшное состояние для ментального мага.
Что–то сказал Дориан, Джейко не понял. Потом кто–то помог с рубашкой, но счастье пришло, когда в руки всунули горячую кружку и желтый пузырек. Это было средство для лучшего затягивания ран, заодно оно обладало успокоительным действием.
Тацу побыстрее, пока снова не отобрали, заглотил смешанную с чаем гадость.
Дориан уселся на корточки рядом с ним и мягко тронул за здоровое плечо. Приятель поднял глаза.
– Джейко, что бы ты не видел во сне, оно уже давно стало прошлым.
Кружка чуть не выпала из рук Тацу.
«Я ИДУ ЗА ТОБОЙ, МИЛЫЙ!..»
…голубые глаза с черными вертикальными зрачками. Длинные волосы белее самого белого снега. Высокая и мощная фигура. И эта сводящая с ума аура власти, силы, жестокости и эротики.
– Если ты меня предашь, я найду тебя на краю земли, закую в цепи и предам всем мукам, которые может выдержать смертное тело, я уничтожу твой дух, сожгу твою душу, и никто тебя не спасет…
– Сейчас ты здесь, в нашей с Дрэмом комнате, со мной и Тэй.
Какой мягкий и дружелюбный голос… Двуликие боги! ведь они же – все, кто в комнате, видят, что с ним творится! Двуликие боги! какой позор. Джейко попытался успокоиться. «Взять себя в руки. Заставить не дрожать пальцы. Успокоиться. Ты – Тацу. Ты справишься. Сосредоточься! Это никого, кроме тебя, не касается. За свои ошибки надо платить самому».
«Кажется, подействовало. Во всяком случае, руки дрожать перестали», – подумал Эйнерт и продолжил:
– Может, расскажешь?
– Вас это не касается. – «Слишком резко! Джейко, соберись. Это никого не касается. Это твои проблемы. Твой грех – тебе из него и выпутываться! Никто больше не поймет…»
Хм, а смотреть избегает. А если так…
– Ну да, это же личное дело вашей Семейки. Сообщить тетушке?
– НЕТ! «О двуликие боги!» – Джейко закрыл глаза и про себя взвыл. Почему он не может собраться? Разве можно показывать такую слабость. Это просто действие лекарств, недолеченное похмелье, потеря крови, стресс… и эти проклятые воспоминания!..
… – Ты так же порочен, милый, – шептал убивающий все остальные звуки голос в ночи. – Так же… Именно это мне в тебе и нравится. Кто бы мог подумать – такая миленькая мордашка… Мне нравится играть на твоем теле как на флейте… нравится, когда ты раз за разом теряешь разум в моих руках…
Кровавая луна поднималась над Синими Горами, а шелк простыней смялся от ночной агонии тел.
– Мне еще так много хочется с тобой сделать… а сейчас…
Щеки Джейко тут же вспыхнули… о двуликие боги, лишите меня памяти!.. «Сообщить тетушке?»
«– Джейко, милый мой, братик, солнце мое ненаглядное, может, расскажем тетушке? Может, она поймет?
– НЕТ!!!. – И более спокойно: – Она не поймет… Я сам не могу вспоминать. Сестренка, мне… стыдно. Мне в первый раз в жизни стыдно. И дело ведь не в том, что я… Я поддался… я чуть не потерял ТАМ себя… Я оставил там… самого себя… Милая, – почти крик, – я почти сломался, я… там почти умер… и я… я сбежал, моя милая, сбежал и предал… Ани, солнышко, я не могу никому об этом рассказать…Если об этом станет известно в Семье, я умру!..»