— Но я то — не каждый! — возмутилась в ответ. — К тому же ты зря обижаешь моего Крона! Он очень милый, добрый и все время мне помогает.
— Ну- ну, — маг ехидно прищурился, — а ты поинтересуйся у него как-нибудь на досуге, почему он все это делает?
— Потому что хороший! — припечатала я.
— Шелли, детка, просто поражаюсь твоей наивности, — хмыкнул маг. — Путанники обычно сначала располагают к себе таких простофилей, как ты, а потом используют их для прокорма. Вот и этот твой обожаемый Крон хотел полакомится дармовыми энами не только сам, но еще и по-родственному поделиться со своим братцем.
Что?! Не может быть! Я ошарашенно захлопала глазами и перевела взгляд на лохматика, ожидая от него в этот момент всего: от возмущения до жалобного писка, но только… только не молчания.
Стоп! Неужели все, сказанное магом правда?! Неужели я для Крона все это время была лишь первым, вторым и третьим блюдом в виде компота?! Но как же его забота, дружба наконец?! Я ведь и правда начала считать его практически своим другом!
И внезапно из памяти выплыл совершенно другой образ — образ моей подруги. С ней мы познакомились еще в школе, когда я была так похожа на махонького худосочного воробушка с серыми перышками, Стэлла же на тот момент казалась мне эталоном совершенства, школьной звездой, которая вдруг обратила свой взор на меня, обычную неприметную девчонку. С тех пор и началась наша «дружба». Вернее, это только мне так тогда казалось, Стэлла же вынашивала совершенно другие планы. Да что говорить, оно просто использовала меня, подсовывая под нос сначала свои школьные задания, а чуть позже и курсовые работы. Но как только надобность во мне отпала, и подруга довольно удачно устроилась в жизни, наша дружба безжалостно отправилась в утиль. Впервые я очень остро это ощутила сразу же после смерти папы. Ведь именно тогда мне так нужна была поддержка, но Стэлла просто отфутболила меня, сославшись на извечную занятость, бесконечные интервью, статьи и прочую дребедень. Прекрасно помню, как я тогда сходила с ума в пустой квартире, среди вещей, так напоминающих об отце, и телефон, на который я смотрела как на божество, способное нарушить эту гулкую тишину, которая поселилась не только в моем доме, но и в моем сердце.
Больше я никогда не звонила Стэлле, а она — мне. Наши пути окончательно разошлись: бывшая подруга стала известной телеведущей, ну а я… тем кем я есть, Шеллой Роф, работающей в третьесортном журнале для домохозяек. Мне так и не удалось простить ей то разочарование, которое я испила до капли в результате нашей так называемой дружбы.
Я устало опустилась на диван. Горечь воспоминаний подкатила к самому горлу и растеклась полынью на языке. Как же неприятно снова столкнуться с подобным предательством. Неожиданно я почувствовала осторожное прикосновение к своему плечу. Не знаю, хотелось ли мне сейчас сочувствия именно Дэнира, но что-то все же тронуло мое сердце, и я внезапно, даже сама от себя не ожидая, выплеснула на него все, что, казалось, давно уже похоронила в самом отдаленном уголке памяти. Бог мой, да я даже начала забывать, как выглядела Стэлла, но теперь все снова выплыло на поверхность: и горечь от потери отца, и забытое чувство темного непроходимого одиночества, и разочарование в подруге. Не знаю, что именно понял маг из моего довольно сумбурного рассказа, но он удивительно правильно отбросил прочь свою привычную насмешливую манеру и лишь крепче прижал к себе. А я… я с благодарностью приняла его молчаливую поддержку.
— Ты первый, кому я все это рассказала, — призналась ему чуть позже.
А Дэн лишь головой покачал на мои слова и пояснил:
— Нельзя сдерживать и хранить подобные чувства, они разъедают нас изнутри. Иногда лучше давать волю своим эмоциям, крушить или плакать навзрыд, но ни в коем случае не подавлять их. Когда ты чуть лучше узнаешь Магомирье, то поймешь, что у магов это не принято. Мы все тонко ощущаем энергию нашего мира и зависим от гармонии его потоков, а застарелая боль разрушает ее и гасит способности. Так что если тебе вдруг захочется до дрожи в коленях поломать какой-нибудь стул или залить соленой водой всю улицу, сделай это не задумываясь.
Я улыбнулась сквозь слезы, так незаметно выступившие из глаз, и вдруг почувствовала нечто холодное и влажное, уткнувшееся в мою ногу. На полу рядом с диваном сидел лохматик и жалобно попискивал.
— Прости… прости… прости… — повторял он, сверкая на меня с низу вверх своими фиолетовыми глазищами.
— Простить за то, что ты решил вместе со своим родственничком забрать все мои эны и этим лишить жизни?! — вздохнула я.