После второго возлияния у нас с Кривошеевым пошёл разговор. Он назвался именем Николай. Рассказал, что он кадровый военный, два месяца назад переведён сюда для обучения личного состава в полевом приграничном лагере.
Я рассказал, что раньше был бухгалтером, был ложно обвинён в краже музейного имущества, осуждён к высшей мере наказания, по пересмотру дела направлен на фронт искупать свою вину кровью. Он, кажется, мне поверил.
- Говоришь, что ты из штрафников? – уточнил он.
- Точно, - подтвердил я, прикуривая сигарету. – Офицер запаса. Рота сформирована в ИТЛ строгого режима. Из добровольцев.
Капитан Кривошеев вдруг с силой хлопнул ладонью по столу, заговорил, не сдерживая раздражение:
- Дожили! Воевать некому! Пятьдесят миллионов населения в России, а в армию зэков призывают! Где раньше такое можно было увидеть? Всё, всё рушится. Военные училища почти все позакрывали, кроме двух, зато полицейских академий три десятка. Интересно мне посмотреть, как эти полицаи воевать с врагом будут!
- Они не будут, - ответил я, выпуская струйку дыма. – Они учатся воевать с только с безоружным гражданским населением.
- Вот именно! – подтвердил Николай. – Остались такие патриоты как я и люди, которым нечего терять, как ты. Много мы вместе навоюём. Вы же ничего не умеете! После первого артобстрела от вашей роты только кровавые ошмётки останутся, ворон костей не соберёт. А что дальше? Враг будет здесь и конец России.
- Кто стоит против нас? – спросил я.
- Поляки. НАТОвцы.
- Паны, мне кажется, вояки не лучше нас, - предположил я.
- Отчасти ты, Михаил, прав, - подтвердил Николай. – У них тоже воевать некому. Людей к ним отовсюду нагнали, но я в бинокль наблюдал, заметил, за два дня больше половины поубавилось. Бегут все с фронта. Воевать совсем никто не хочет. Дезертирство у них тоже повальное.
- А после ядерных бомбардировок тем более никто воевать не будет, - резонно подтвердил я. – Сейчас люди думают о другом: как выжить. Просто ещё никто не осознаёт размах катастрофы. Ещё нет паники, но она скоро будет, нет истерии, но ещё не наступило время. Всё это впереди. Так, что никто не будет готовить против нас наступление.
- Правительство России уничтожено при бомбардировке Москвы, - сказал вдруг Николай.
- Ты не шутишь? – я посмотрел на него. – Интернета и связи нет, как ты узнал?
- Вполне достоверная информация, - ответил он. – И Кремль с кабинетом министров и Государственная дума. Никого не осталось в живых. Москвы вообще больше не существует. Остались одни развалины и зона заражения.
- Но я слышал обращение правительства к народу! – вспомнил я.
- Я тоже, - Николай тяжело вздохнул. – Это обращение губернатора Смоленской области к народу. Никакой власти выше больше не существует…
Я помолчал, обдумывая новость, которую услышал.
- Что же теперь нам делать? – произнёс я.
Капитан разлил водку по стаканчикам, и мы неспешно снова выпили.
- Сам не знаю, - признался Кривошеев, продолжая прерванный разговор. – Фронта как такового не существует, правительства не существует, страна, как государство правда ещё имеет какое-то подобие. Уйти отсюда… я вроде присягу приносил. Думаю, что делать.
- Тут и думать нечего, - сказал я. – Домой езжай. У тебя жена, дети есть?
- Да, а что? – обеспокоился он.
- Твоё место сейчас с семьёй должно быть! Кто их защитит, если не ты? Порядка скоро не будет! Всё встанет с ног на голову. Законы перестанут действовать. Начнётся анархия, образуются бандформирования, погромы. Ничего хорошего впереди не будет, Николай.
- Но есть присяга, - он был задумчив.
- Есть, - согласился я. – Присяга России. Но России уже больше нет. И других государств тоже. Ничего больше нет. И трибунала больше нет. Пока только полицаи ещё удерживают власть над толпой. Но им осталось недолго властвовать. Впереди ядерная зима, скоро начнётся голод. Как людей можно напугать смертью, если мы уже мертвы?
- Ты так легко рассуждаешь об этом, - вспылил Николай. – Я вот сейчас возьму и пристрелю тебя как дезертира и подстрекателя!
- Пристрели, господин капитан, если тебе станет легче! – выпалил я. – Только правду не пристрелишь! А мне терять нечего. Я уже был приговорён к расстрелу. И семьи у меня нет. И ничего нет, что я грудью защищать должен. Или ты думаешь, что защита толстозадых полицаев и чиновников и их особняков и нефтяных вышек и есть твой долг воина? Тогда ты ничего не понял в этой жизни, Николай!
- Это в тюрьме такие университеты проходят? – буркнул он, но было понятно, что я смог задеть его за живое и заставил задуматься.
- Там эту несправедливость начинаешь лучше понимать, - ответил я. – Потому, что там много свободного времени. А тебе повторю: езжай лучше к своей семье и помоги ей выжить. Пока есть эта возможность. Позже ты и на танке домой не доберёшься. И заметь, никого через пару лет не заинтересует, кто ты и откуда. Ну, как, раздумал меня стрелять?
- Раздумал, - Николай был мрачен. – Невесёлые ты мне истории рассказываешь.
- Давай на посошок,- предложил я. – А потом ты мне патронами поможешь разжиться. У нас патрон на всю роту совсем ни одного нет.
- Добро, - согласился капитан Кривошеев.
Николай показал мне ящики с патронами и другими различными боеприпасами, разрешив взять, сколько я смогу унести. На прощанье он подарил мне снаряжённый пистолет, который я спрятал в кобуру.
Это был пистолет QSZ-192 китайского производства под патрон калибра 5,8.
Я прихватил под мышку непочатый цинк с патронами, подсчитав про себя, что 660 штук будет вполне достаточно для снаряжения магазинов наших автоматов. Не забыл взять и несколько усовершенствованных гранат, очень похожих на модель РГД-5. Я уже твердо решил дезертировать с передовой сегодня же ночью.
12 августа 2134 года. 10 часов 55 минут по местному времени.
Западный фронт, Орловская область.
***
В побег мы ушли вчетвером: я, Штык, Лука и Ёж. Снарядив полностью автоматные рожки патронами, мы разделили их остатки между собой и раскидали по рюкзакам.
Тихо отошли от спящего лагеря и пошли обратно, на восток.
Мы шли по трассе маленькой группой часть ночи и всё утро. На нас почти никто не обращал никакого внимания. Но это было связано с тем, что население приграничной полосы было довольно незначительным и люди нам попадались редко.
Начало войны вызвало среди населения различные чувства и толки. Но большинство людей, живущих в России, никак не отреагировало на начало военных действий.