Лео поднялся в учительскую за пальто, а когда спустился на первый этаж и шел мимо столовой — Ковач догнала его и вручила поднос с миской и стаканом. Лучше не придумаешь — идти по улице с подносом, нести ужин какому-то алкоголику! Лео скрипнул зубами, но поднос взял. Требовалось налаживать связи с коллективом. Буду миленьким и покладистым.
Географичка открыла и придержала ему дверь, Лео вышел на крыльцо.
— И скажи Конраду, что я свой талон на него потратила! — крикнула она Лео в спину, — Пусть отдаст завтра. И посуду пусть вернет!
Лео обогнул здание школы. Осторожно ступая, чтобы не поскользнуться на раскисших листьях, пересек двор. По правую руку над спортивной площадкой горел фонарь и впереди светились окна интерната, но у стены, под кустами было темно, хоть глаз выколи.
Лео уже привычно подавил желание щелкнуть пальцами, чтобы вызвать сцинтиллу. Нельзя. Даже если рядом никого нет и никто не видит. Школа второй ступени изнутри и снаружи утыкана детекторами раза в два гуще, чем любое другое здание.
Можно, конечно, перераспределить избыток канденция, питающий фоновую удачу, и настроить ночное видение, но Лео сдержался. Перераспределение избытка канденция — единственное, что было допустимо в положении Лео, но лучше и этого не делать.
Без дистингера избыток вычислить невозможно, однако не стоит вообще оперировать магией. Беласко так и сказал: «Нашего брата ловят на действиях импульсивных, рефлекторных. Вот контролируешь ты себя, никакой магии, воду в чашке не кипятишь. Разжигаешь плиту, ставишь чайник. Налил кипятку, махнул неловко рукой и сшиб чашку со стола — что ты будешь делать? Девяносто восемь из ста, ты рефлекторно подхватишь ее пульвинаром. А простец в лучшем случае отскочит подальше от кипятка, чтоб не обжечься. Тоже рефлекторно. Чтобы тебя не выдали такие спонтанные действия, перестань вообще пользоваться магией, даже будучи уверен, что детекторов вокруг нет. Гарантия не стопроцентная, но все-таки сколько-то очков она тебе даст».
Лео поднялся на несколько ступенек к обшитой ржавым железным листом двери в стене, постучал. Подергал ручку, снова постучал. Тишина. Ну, конечно, дверь заперта, а ключ, скорее всего, у директора — Дедуля разгильдяй тот еще. Да и вообще, похоже, этой дверью давно не пользовались, вон как ручка грязью заросла.
Пришлось идти обратно, к воротам. Сторож отпер калитку и Лео, балансируя подносом, выбрался на улицу.
Тускло горели фонари на растяжках — над воротами и у поворота в переулок — их окружали рыжеватые кольца сияния, хорошо видимые в перенасыщенном влагой воздухе. От дыхания шел пар. Запоздавшие пешеходы спешили в сторону трамвайной остановки, час пик давно закончился.
Школу окружали по большей части конторы, казармы, мастерские и магазинчики. Дальше, за дугой нового бульвара, начинался фабричный район. Когда-то он был самой окраиной Винеты, а теперь, когда центр переместился на несколько десятков километров южнее, стал окраиной Артемизии — только с другой стороны.
Лео свернул с Лавровой улицы в Караульный переулок. Длинное здание школьной прачечной и примыкавшая к ней котельная имели отдельные выходы прямо в переулок: прачечная обслуживала не только школу. Лео споткнулся об деревянный щит, прикрывающий люк в угольный подвал, едва не вывернул на землю содержимое подноса. Чертыхнулся.
Постучал в дверь котельной. Дедуля не ответил, но дверь под рукой подалась и, скрипнув, распахнулась.
— Господин Бакер! — крикнул Лео, перешагивая порог.
Дверь открывалась на лестничную площадку, с одной стороны ступеньки вели вверх, с другой — вниз, в полуподвал. И наверху и внизу было темно.
— Господин Бакер! Вы спите? Это Лео Грис, учитель истории.
Никакого ответа. Лео чертыхнулся еще раз, стукаясь подносом обо все подряд, вытащил из кармана зажигалку. Освещая себе путь дрожащим огоньком, поднялся по тесной лестнице. На следующей площадке обнаружилась всего одна дверь, а сбоку — железные перекладины вертикальной лестницы на чердак.
Лео пнул дверь ногой — руки у него были заняты — и вошел в комнату. Здесь было совсем тесно, прямо у двери стоял стол, заставленный какими-то коробками, пустыми бутылками, завален газетами. Лео сунул на стол поднос — и бутылки со звоном раскатились, попадали на пол. Поднял зажигалку повыше, освещая топчан под окном без занавесок, скомканное тряпье, маленькую темную цилиндрическую печку, и — в узком промежутке между столом и топчаном, на полу — вытянутые ноги в стоптанных бесформенных башмаках.
Почему-то Лео сразу, даже не попытавшись посмотреть ауру, понял, что хозяин башмаков мертв. Что он не лежит тут, мертвецки пьяный, а именно мертв. Может, потому, что в комнате было неестественно тихо. И очень холодно. И к кислому запаху нестиранного тряпья и машинного масла добавлялся едва уловимый запах, неприятный, острый, раздражающий. Так пахнет уже свернувшаяся, подсохшая кровь.