Часть самых дорогих книг тоже хранилась здесь, как и самые редкие зелья. Буковые полки в двух дубовых шкафах гнулись от тяжёлых фолиантов – маг считал, что в сундуках книги хранятся хуже.
Рядом с окном, выходившим на единственный балкончик, стоял шкафчик с зельями. С собой лучше всего было взять готовые… Но травы проще упаковать, они не разольются и не просочатся каким-нибудь колдовских образом из самых хитрых пузырьков.
Наконец, и травы были упакованы в холщёвые мешочки. Руки потянулись к минералам и амулетам…
Ноша, однако, всё тяжелела. Магистр приподнял седельные сумки, крякнул, поморщился. Был он крепок и моложав. Кожаный походный колет ладно сидел на нём, короткая тёмно-русая борода завивалась задорными колечками. Раз уж сумки показались ему тяжёлыми, не понравятся они и Фенриру.
Фабиус вздохнул и начал доставать упакованные в кожаные мешочки минералы и возвращать на полки.
Звякнул пентакль-напоминалка. Рассвет близился. Пора было будить Дамиена. Уже понятно было, что сын сам не встанет – проспал.
Что только ни делал Фабиус, чтобы приучить мальчика к дисциплине. Но парень пошёл в мать, любившую понежиться под одеялом. Это и сердило магистра, и будило в нём болезненную сосущую тоску. Да и не стоило начинать прощание с воспитательных бесед, не тот сегодня был день.
Фабиус бесшумно спустился вниз, на нём уже были мягкие походные сапоги, а не городские стукалки.
Комната сына располагалась в среднем ярусе. Башня была спланирована как три больших рабочих этажа-зала, а между ними приютились несколько комнат. На верхнем этаже магистр проводил самые сложные и запретные эксперименты, на среднем работал и иногда спал. Вход на нижний был надёжно заперт. Туда из подвала поднимались иногда языки бездны. Мальчику рано было знать о них. Фабиус не допускал его на нижний и подвальный этажи, там он когда-то творил не самые лучшие свои заклинания.
Средний же ярус башни казался магистру довольно тихим местом. Там, в комнатах между нижним и средним залом, хранился всякий магический хлам, дожидались переделки результаты не очень удачных экспериментов. Средний ярус башни олицетворял собой мир людей, что демоны называют Серединными землями – новый, неумело рождённый и быстро ветшающий.
В комнате Дамиена было немного душно, но утренняя свежесть уже просачивалась сквозь плохо стеклённые окна. Фабиус открыл витражную створку в беспорядочных узорах рыжих и синих потёков, вдохнул обновлённый рассветом воздух, но услыхал теперь и крики внизу, и злое конское ржание. Распахнутое окно ломало заклинание неслышимости, пришлось прикрыть створку, довольствуясь для проветривания щелями между плохо подогнанными стёклами.
Башня была выстроена на совесть, и в ней не гуляло обычных для каменных зданий ветерков-троллей. Когда-то Фабиус дневал и ночевал на этой стройке, не давая строителям халтурить. А вот хорошего стекольщика в провинции Ренге, что простиралась вокруг на два дня конного пути, было не сыскать и сейчас.
Маг повернулся к широкой сосновой кровати. Дамиен спал, разметавшись. Русые волосы прилипли к высокому лбу, одеяло спустило на пол хвост... Но дышал он ровно. Видно дурной сон посетил его ночью, но уже покинул, и парень заснул под утро крепко, как и положено в его юные годы.
В головах кровати, на резной спинке была укреплена оплавленная свеча. Книга в простеньком деревянном переплёте лежала рядом с постелью. Магистр поднял её, полистал и, тяжело вздохнув, засунул подальше под кровать.
– Дамиен! – позвал он негромко.
Юноша не проснулся. Ум его продолжал блуждать в галереях снов. Сын был трепетно, мучительно похож сейчас на мать. Вот так же лежала она, разметавшись, когда в крови её бродил ядовитый настой сонницы…
Магистр судорожно вздохнул, шагнул к письменному столу, где стоял и кувшин с водой. Взял, встряхнул, проверяя, много ли там содержимого, набрал воду в горсть и тонкой струйкой вылил на шею спящему.
Юноша распахнул глаза, сразу потемневшие от гнева, и подскочил было, в постели, чтобы дать отпор неведомому шутнику. Но тут же разглядел отца, сник, поискал глазами вокруг, обнаружил свечу... На лбу его тут же выступила испарина.
– Ты снова читал ночью, – строго сказал магистр. – Что ты читал?
Дамиен скользнул глазами по одеялу и, не найдя там книгу, выдохнул с облегчением:
– Мне не спалось. Я читал кодекс Магистериума, как вы мне посоветовали, отец.
Магистр Фабиус знал, что сын обманывает его. Это нужно было как-то решать. «Сразу же по приезду», – пообещал он себе. А вслух сказал:
– Оденься, тебе положено проводить меня в дорогу.
Юноша выбрался из постели. Ростом и шириной плеч он уже почти догнал отца, но поступки его всё ещё оставались поступками мальчика, не достигшего положенных для первой ступени совершеннолетия мага пятнадцати мерных зим.
В его годы Фабиус распоряжался уже всем немалым хозяйством своих родителей, вёл погодовые записи, мог нанять на уборку сезонных работников, не гнушался выйти вместе с ними в поле, когда рабочих рук не хватало. Сын же…
Дамиен был способен замечтаться и забыть самое простое – проследить за подготовкой к встрече гостей или записать количество мешков ячменя, удачно проданных на рынке в Лимсе.
Фабиус сдвинул брови, наблюдая, как одевается ладный и крепкий, но такой ещё, в сущности, несамостоятельный парень.
Ну что ж. Долгое отсутствие отца будет Дамиену уроком. Осеннее время даёт много забот. Плюс – нужно будет найти время и на учёбу, и на чтение учебных магических книг, а не пустых романов о рыцарях.
Фабиусу очень хотелось поговорить с сыном неспешно, наедине, но час расставания близился. И вот уже все слуги собрались у моста, и магистр сказал громко, чтобы слышали домашние:
– Я вверяю тебе остров и прилежащий ему город Лимс. Управляй же до моего возвращения достойно!
Фабиус посмотрел в серые глаза сына и добавил уже чуть тише:
– Ты должен пообещать мне пять вещей Дамиен. Первая: держать в порядке погодовую книгу и книгу сезонную. Вторая: оберегать имущество и души вверенных тебе слуг. Третья: каждый день учиться по книгам и проходить положенный урок, который мы с тобою наметили. Четвёртая: блюсти душу и тело, уделяя время гигиене, созерцанию и ежедневным пешим или конным прогулкам. Помни, что сила души связана с силою тела крепко. Нетренированная душа слабостью своей подведёт и тело, а слабое тело не даст правильно провести нужные для души бдения. И пятое…
Фабиус запнулся. Он хотел дать какое-то живое напутствие, чтобы сын не забывал, что отец помнит о нём, надеется на него, любит. Но подходящих слов, чтобы не были они слишком мягкими, магистр так не нашёл. И он завершил:
– Помни же, что я вернусь не позже конца осени, и хочу увидеть, что ты здоров и выполнил всё, что я тебе наказал!
Застоявшийся жеребец нетерпеливо ударил копытом.
– Помни, что ты теперь – хозяин замка и всех людей здесь и в долине! – громко резюмировал магистр. – Будь же достоин этого!
Фенрир припустил через мост галопом – только брёвна загудели под копытами. Холодный ветер с реки ударил Фабиусу в лицо и вышиб слёзы.
Дамиен же, как только отец миновал мост и выехал на дорогу к Лимсу, быстро вернулся в колдовскую башню. Слугам он бросил что-то малоразборчивое, чтобы не беспокоили. Внутри у него всё зудело от нетерпения, а это допекает сильнее боли ожогов, ведь даже магический огонь причиняет муки, но не томление страсти. И страсть – больнее.
Поднявшись в свою комнату, юноша открыл сундук с личными вещами и нашарил на самом дне свёрток.