Глаза Правителя начали наливаться отблесками самого жаркого адского огня. Да как посмела Тиллит пригласить сюда ЭТОГО Борна!
Проситель сжался от взгляда Правителя Якубуса, сразу теряя весь свой лоск, но молчал. Он не выглядел испуганным, скорее… его мучило что-то далёкое от трона. Оно вызывало в нём… смятение! Страсти огненными всполохами искажали его черты!
Но Правитель Якубус уже бросил разглядывать инкуба. Он размышлял теперь о казнях, ещё не представленных в этом сезоне на сцене адского Колизея. Разрывание на тысячу кусков свирепыми гарпиями? Было. Поджаривание изнутри? Тем более, было. Поедание заживо?..
Всё казалось Правителю слишком мелким и недостойным охватившего его гнева.
Наконец, Якубус вспомнил одну старинную, но забавную казнь, когда на срамных местах провинившегося пишут некие хищные руны…
Он улыбнулся, пусть губы его и вывернуло при этом уголками вниз, и рявкнул:
– Как ты посмел явиться сюда?
– У меня не было выбора, – безо всякого страха ответил опальный Борн.
– Не было выбора?
Якубус удивился. Выбора у подобного «подданного» может не быть лишь в одном случае – если родной Ад на пороге войны или иной страшной напасти. Как известно, только люди способны желать зла собственной стране, на то они и низшая мразь, хоть и сидят, как может показаться, сверху. А демоны, учуяв угрозу адскому очагу, просто обязаны встать единым строем, закрыть грудью и всё такое прочее.
Правитель подался вперёд, и в руках его сам собой образовался боевой огнемётный посох.
– Не молчи же тогда, отступник!
Борн медленно опустился на одно колено и, не удержавшись, вытер со лба кровавые капельки выступившего пота.
– Перемирие нарушено, – сказал он тихо и совсем не торжественно, как подобало бы. – Маги Срединного мира не сдержали своего слова. Мой сын только что похищен из отчего дома, связи его с нашим миром разрезаны самыми изощрёнными заклятиями. Я потерял… Я больше совсем не слышу его. Боюсь, мой мальчик мёртв или страшно страдает.
Якубус набычился и молчал.
С одной стороны – так ли дорог Аду сын отступника? С другой… Если маги нарушили двенадцативековой запрет в численный год Дракона, когда подтверждаются договора и заклятья, это плевок в лицо всему Первому кругу Ада. И если слух дойдёт до нижних слоёв, где правит Сатана, то, возможно, и всей Лестнице Геенны Огненной, путь будет вечным Её дыхание.
Вопрос о нарушении Договора был страшно, мучительно серьёзным. И его следовало разрешить немедленно, вот тут же, в тронном зале, куда никто не может засунуть своё наглое ухо.
– Кто знает об этом? – нахмурясь, спросил Правитель.
Борн, осознав, что означает этот вопрос, тяжело опустился перед троном на оба колена. Но головы не склонил. С мрачной решимостью смотрел он на огненный посох в руках огромного козла. Посох, способный испепелить любого в доли мгновения Ада!
– Я понимаю, что подписал себе смертный приговор, явившись сюда. И первое, что ты сделаешь – убьёшь или бросишь меня в темницу, дабы не допустить огласки…
Посох дрогнул в толстых пальцах Якубуса, больше похожих на клешни. Да, убить возмутителя спокойствия было бы проще всего. Убить – а уж потом разбираться с проблемой. Без ненужных свидетелей.
– Я знаю это, – продолжал Борн негромко, но решительно. – Но знаю так же, что равновесие в опасности. И я не прибегал ещё ни к чьей помощи, дабы не иметь свидетелей случившегося.
Якубус покачал плешивой головой. Он видел, что пришелец понимает: не оставив козыря, в виде защищённого от мести свидетеля, он скорее всего умрёт. И всё-таки Борн явился. Значит, припас для своей защиты что-то посложнее. Но что?
– Если я оставлю тебя в живых, я прикажу пытать тебя, это ты это знаешь? – грозно спросил Правитель.
Посох его слегка опустился. Видимо, немедленная смерть просителю уже не грозила.
– Знаю, – кивнул Борн и зашипел от боли, пригибаемый к мозаичному полу яростным взглядом Якубуса.
– Признайся сейчас? Ты болтал своим грязным языком? Ты должен был как-то объяснить свой визит Тиллит? Что ты сказал ей?
– Что я хочу просить тебя о сыне, – прошептал инкуб. – Хотел…
Якубус хмыкнул и отослал посох. Он ни на миг не поверил Борну, но и махать тяжеленным орудием, если не хочешь прибить, ему было тоже не с руки. Ревматизм и всё такое.
«Как же непрост оказался этот Борн, – размышлял Правитель. – Неужели он способен лгать, глядя в глаза? Невероятно! Потрясающее искусство! И ведь неизвестно, что он от меня утаил. А вдруг и Сатана уже знает? Нет, убивать его сейчас – слишком поспешное решение...»
– Даже если ты не врёшь, что я велю проверить с пристрастием, на что же ты надеешься, торгуясь со мной? Подумаешь, сын пропал! Сидел бы и молчал в своей дыре! Защитники адского закона найдутся и без тебя! Хотел-то чего? Реабилитировать свой род?
Правитель мрачно разглядывал смуглого инкуба, стоящего перед ним на коленях. Стоящего по его собственной воле, а не сломленного и не распластанного на золотых и урановых фигурах паркета. Он не понимал, каких благ хочет от него отступник. Прощения? Но это же смешно! Глупо! Ведь должен же быть у него достойный Ада темнейший умысел?
Борн молчал.
Высоко над тронным залом начали зажигать костры под котлами. Якубус чуял, что сегодня в котлах будут кипеть особенно аппетитные души, наполняя верхний Ад флюидами приятных желудку страданий.
Пора было готовиться к ужину, а то с такими разговорами легко получить несварение. Но и нарушение Договора – дело серьёзное. Пристукнуть бы этого Борна сразу, когда он ещё не успел открыть свой грязный рот... Решать дела сгоряча – лучшее качество настоящего правителя!
Однако время праведного гнева упущено. Теперь слишком ясно, что лучше бы подождать, выяснить, не просочились ли слухи… А Борна он успеет казнить потом. Медленно. С любовью, толком и расстановкой.
Как неприятно, всё-таки, сознавать, что сначала придётся провести расследование этого нелепого инцидента с юным инкубом. Но кому его доверить? Даже если проклятый Борн не врёт, в таком деле главное – конфиденциальность.
Вот только непонятно, чего же добивался мерзавец инкуб, явившись в тронный зал? Неужто он мог подумать, что Правитель способен прощать или, и того хуже, ценить услуги тех, кто носит в себе кровь мерзкого рода Хробо? Может, бедняга болен, и у него горячка? Вон, как пылают его глаза?
– Отвечай же! – Правитель возвысил голос, и сталактиты под потолком вдруг зазвучали тонко и совсем не в переливах созвучных Аду мелодий.
Якубус замер на миг. Такое странное звучание музыки под сферами тронного зала всегда было самым дурным знаком. Так звенела опасность, так подкрадывалось коварство, так таилась под сводами месть!
– Ну? – взревел он с ещё большей нервностью. – На что ты надеялся, когда явился сюда?
Борн низко склонил голову. Но, как ни давили на него стены и взгляд правителя, остался стоять на коленях. Поза покорная, но выбранная лично. И устойчивая.
– Я надеялся спасти сына, – сказал он тихо.
Игольчатый свод зала снова ответил ему мелодичным звоном. И от этого мерзкого звука все шерстинки поднялись на теле старого козла, в висках заломило, в животе свернулись в клубок внутренности.
– В башню! – заорал он. – В башню его!
Отзвуки сановного рёва ещё дрожали и отражались от стен, а Борна в зале уже не было. Стражей Правителю Первого круга Ада служат духи, они мгновенны и вездесущи. И, что главное, молчаливы.
Якубус спрыгнул с трона и засеменил, щёлкая копытами, к неработающему камину, дабы лично спуститься по его жерлу к подтронной темнице и запечатать дверь узника личной печатью. Да, такова была простая тайна второго камина. Он являлся магическим путём в государственную тюрьму.
Правитель был в бешенстве. Спасти сына! Мерзавец Борн мог бы ещё признаться, что явился в тронный зал с просьбой позволить ему обучаться вышивать крестиком! Позор, глупость, отвратительная слабость! Ох уж эти Борны, вечно от них исходит что-то совершенно не совместимое с адской моралью!