Префект вздрогнул. Даже само слово «дорога» пугало его. К чему бы это? Знает, что на дороге караулит тварь?
Слуга шёл впереди со свечой – в доме префекта было темно и сонно, хотя дело близилось всего лишь к девятому часу от полудня. Осень пришла в мир. Стало раньше темнеть, а горожане экономили свечи и ложились спать загодя.
У входа в гостевые комнаты томились три молоденькие служанки, на этот раз вполне пристойного возраста. Магистр, однако, велел им удалиться, даже не присматриваясь к напудренным лицам и излишне открытым грудям. Слуге он сообщил, что устал и не желает, чтобы его беспокоили до завтрака.
Однако, уединившись для отдыха, спать магистр Фабиус почему-то не стал. Он тщательно, по периметру, обошёл со свечой доставшиеся ему скромные апартаменты: две комнаты, в одной из которых окно было большое, застеклённое хорошо сделанным желтоватым стеклом, а в другой – узкое, как бойница, затянутое непрозрачной запузырившейся слюдяной плёнкой. В комнате с большим окном стояли стол, бюро с письменными принадлежностями, два стула, большой сундук и маленький клавикорд, к сожалению, изрядно расстроенный. (Магистр постучал по клавишам и поморщился). В комнате с окном-бойницей имелись лишь деревянная кровать, маленький столик, куда перекочевали вино и сливы, да ночной горшок.
Завершив обход, магистр достал из седельных сумок зеркальце из отшлифованной серебряной пластины, толстую свечу и переплетённую в кожу книгу в ладонь величиной. Свечу он поставил на стол в комнате с большим окном, рядом положил зеркальце и книгу, прочитав из неё предварительно несколько фраз. И как только магистр удалился во вторую комнату, с окном-бойницей, как над столом тут же сгустилась тень читающего человека.
Фабиус невесело усмехнулся, подошёл к бойнице, коснулся стекла одним из перстней, а их на его правой руке было три, и произнёс тихо «Absit omen!». И без того мутное и пузырчатое стекло запотело вдруг, словно украшало не спальню, а баню.
Магистр нахмурился: он ожидал другого эффекта. Провёл пальцем по влажной поверхности, рисуя какой-то нужный ему узор. Но линии вдруг сами собой сложились в очертания женской головки с тяжёлым узлом волос…
Волосы Райана успела заколоть в узел. Это было первое, что она сделала, как только ощутила тяжесть под сердцем. Он не возражал. Он смотрел на неё и не мог наглядеться, зная, что судьба уже занесла над нею свой меч. Что ей суждено стать матерью его единственного законного сына и наследника, а, значит, родов она не переживёт.
Он страховал себя с любовью, как мог. Взял в жёны девочку из отдалённой провинции Ларге. У небогатых родителей справился лишь о здоровье невесты, прежде чем заочно подписать контракт. Он желал увидеть дурнушку, а увидел любимую. Всегда и вечно. Лёгкую и трепетную, как птица, которую вспугнул охотник, поднимающий лук.
Магистр вздохнул и одним движением стёр нечаянный узор. А затем повторил заклятье. И тонкое стекло растаяло, а на подоконнике уже сидел, охорашиваясь, огромный чёрный ворон. Больше же в комнате не было никого.
И тут же часы на городской ратуше пробили девять. А следом сторож истошно заорал вдалеке: «Девять часов в Ангистерне! Время спать!» И все эти звуки успешно заглушили лёгкое шипение вина в серебряном гербовом кубке. С первым ударом часов вино вскипело колдовской зелёной пеной, и тут же приобрело свой обычный вид.
______________________________
1. Да не случится такого! (Чур меня!)
Глава 9. Тьма как предчувствие
«Кучеру для обуздания лошади, во много раз его сильнейшей, необходимы вожжи и удила; в человеке это будет нервная сила, представляющая средство воздействия воли на организм. Умение направлять и концентрировать ее – первая степень магического развития».
Папюс, «Практическая магия»
Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
Год 1203 от заключения Договора,
Месяц Урожая, день 12-й
Тьма раскинула над Ангистерном шаль – тоньше паутины, темнее воронова крыла. Птица, взлетевшая с подоконника гостевых покоев в доме префекта, растворилась в ней, как горсть соли в мутной воде.
Ворон летел, почти не взмахивая крылами. Так следуют воздушным потокам старые коршуны. Но коршун не может скользить над самыми крышами, и тот, кто способен видеть в темноте, легко опознал бы сейчас колдовскую птицу по полёту.
Бледная луна ещё поджидала свою голубоватую подружку и светила тускло, как сиротская свеча над выплакавшим глаза небом. Ворон низко парил над городом, потом поднимался выше, вглядываясь в чуть более светлые реки улиц, в сажевые заплатки теней между домами.
Он каждым пером впитывал слухи и сплетни, различая колдовским слухом даже то, что шептали за запертыми дверями, и кружил, кружил во тьме…
Только главная улица города золотилась обилием масляных фонарей. Ворон не торопился пересекать этот слабый поток огня. Он двигался параллельно ему, к яркому квадрату света на Ярморочной площади.
С площади доносились звуки музыки, слышался смех, стук деревянных мечей. Видно там давали представление заезжие комедианты. Ворон хотел было присмотреться получше к этому оазису ночного веселья, как вдруг тишину прорезал тонкий скрипучий всхлип, а следом раздался человеческий визг, полный такого ужаса, словно кого-то пожирали заживо.
Визг порвал тонкую шаль ночи на лоскуты. Замелькали факелы, захлопали ставни, а крики звучали теперь со всех сторон сильнее, чем тот первый, самый страшный крик.
Ворон покружил над домом с резной башенкой, жавшимся слепым боком к рыночной скотобойне, и вдруг камнем ринулся вниз! А от соседней стены отделилась гораздо более внушительная крылатая тень, и, набирая скорость, устремилась было за ним… Но быстро потеряла тень живой птицы среди мёртвых теней домов.
За завтраком мэтр Грэ кашлял и кутался в беличью накидку, а тяжёлые шторы в обеденном зале были всё так же плотно задёрнуты, как и вчера, за поздним ужином.
Чадили свечи. За окном голосила торговка молоком. Голуби вели на чердаке бурную невоздержанную жизнь, радуясь тёплой осени. Магистр Фабиус зевал, ковырял двузубой вилкой вчерашний рыбный пирог и вертел в руках кубок, то отхлёбывая из него, то разглядывая узор.
Всю ночь он размышлял, сравнивая увиденное ночью и то, что прочёл в письме здешнего магистра Ахарора Скромного.
В письме маг откровенно говорил о бедах, что настигают здесь высокопоставленных магистров, но даже не упомянул о разгуле потусторонних тварей. А флёр их присутствия висел над городом, как убедился Фабиус, словно рыбачья сеть над кустом поспевающей ерги. Пролетая над Ангистерном, маг чуял пришельцев из Ада всем телом. Что-то нечистое свило здесь гнездо, и Ахарор не мог не замечать этого. Он был весьма опытным магом. Не самым сильным, но Магистериум доверял ему. И тем не менее Ахарор писал лишь о таинственных похищениях магистров. Почему? Был выборочно слеп? Но зачем же он тогда вообще написал это странное послание малознакомому магистру, славящемуся, разве что, нелюдимым образом жизни и безразличием к соблазнам мира внешнего?
Что делать? Встретиться с Ахарором? А если тварь, погнавшаяся за "вороном" ночью, отыскала его и уже следит за ним? Ахарор стар и, видимо, слаб, раз до сих пор не соизволил, услыхав о приезде Фабиуса, послать к нему слугу, пригласить к себе в дом протокольно, по праву хозяина.
Но и не у префекта же пытать о пропавших магах! А у кого? Да ещё эти проклятые кубки с гербом умирающего правителя! Всех ли магов пытаются здесь травить, или только его, Фабиуса?
Очередной кубок снова объявился этим утром на столе, слева от магистерского прибора. Серебряный, всё с той же печатью в виде дракона, расправляющего крылья. Случайный гость подумал бы, что префект экономит и на посуде, и у него просто нет других кубков!