Точно! Селек Барбр, он же – Клёпка Барбр, возглавлял, по словам старого мага, теневой, преступный мир Ангистерна и его окрестностей.
Но зачем этому городскому отморозку понадобилось губить своих людей таким нелепым и бессмысленным способом? Или он надеялся, что Фабиус именно сейчас будет особенно слаб?
Магистр нахмурился. Засада ждала его на самой окраине города, здесь можно незаметно покинуть Ангистерн через Коровьи ворота.
Неведомый противник предполагал, что маг отправится с утра за ворота? Потому люди его должны были встретить Фабиуса на обратном пути, возможно раненого, и уж точно – усталого и обессиленного?
Похоже на то.
Но магистр спутал бандитам все карты и отправился распивать пиво в рыбачьем трактире, вот разбойные люди и утомились сидеть в засаде. Бандиты – не стражники, они плюнули на приказ и пошли разыскивать Фабиуса сами. Тем более что страха к нему на тот момент не имели, оплетённые колдовским мороком.
Но куда, по мнению этого «барбра», должен был ехать магистр Фабиус? Неужели на поимку фурии? Значит, разбойник знает, что Фабиус видел её? И знает, где она прячется? И место это где-то за стеной города, вблизи Коровьих ворот…
Барбр… На языке басаков это слово означает «маску, личину, что одевают на древние звериные праздники»…
Фабиус достал из седельной сумки письмо старого мага и развернул его свободной от поводьев рукой:
«…Особенно волнует меня некий разбойник по имени Селек Барбр, он же Клёпка, что неуловим для городской стражи совершенно, чего не бывает в городах приличных, ежели они так же малы как наш…»
Не бывает, если стража не куплена… Да и кто знал о том, что Фабиус видел фурию? Префект? Но префекты не отдают разбойникам приказа напасть на действительного члена Магистериума. Это же смертельное безрассудство, которое может быть наказано до третьего колена.
Фабиус покачал головой. Похоже, не следовало отправляться на поиски фурии, пока он не разгадает сию шараду и не поймёт, кто же охотится за ним.
Картина становилась всё более странной – префект не станет нанимать бандитов, но ещё более нелеп союз фурии и разбойников! Ей нужен посредник, маг в звании магистра, не меньше. А магистр не снизойдёт до черни.
Что делать? Медлить нельзя. Тварь голодна и жрать ей нужно каждый день. Ночью она убьёт ещё одну горожанку. И ли крестьянку, что заночует у городских стен. Взрослую или дитя – душа у них равновесна.
Деревенская баба – не такой уж большой урон. Но пусть даже и горожанка… Разве ценнее истины маленькая человеческая жизнь?
О жизни женщины или ребёнка он и не подумал бы ещё утром. Чего думать о малых, кого даже переписчики не вносят в свой лист? Вот только игла, пронзившая теперь его сердце… Жизнь сына, ещё не вошедшего в возраст. Такая же маленькая никчёмная жизнь, что не проставишь и в переписном листе. Но как же больно…
Сердце снова кольнуло – отозвалось отдалённым эхом пережитого. Как же так вышло? Что могло случиться с Дамиеном в родовом колдовском замке? Под защитой магических стен и верных слуг?
Фабиус мог увидеть сейчас, что происходит на острове Гартин, разве что, в магическом зеркале. Но это потребовало бы от него огромного расхода сил, а на второй чаше весов сидела, охорашиваясь, фурия.
Нужно было скрепить сердце и ждать вестей из дома. Ждать, запретив глазам слезиться даже от яркого солнца. Заставить себя улыбаться встречным торговкам рыбой, что в восхищении глазели на хорошо одетого всадника на породистом коне, гадая, кто он – знатный господин или разбойник? «Ведь это, в общем-то, почти одно и то же», – было написано на их лицах. Но этого они сами пока не прочли, не имея зеркала под рукой.
Ангистрен – город, где люди чутки к теням, что паутинками тянутся за каждым из них. Даже глаза простолюдинов здесь странно тревожны. И стены домов пропитаны тенями. Будь Фабиус фурией, он и сам бы выбрал это место, чтобы воплотиться в мире земном именно здесь: «здесь, под каждым ей кустом…»
Фабиус улыбался, тем бодрее, чем больше боли будили в нём мысли. Он дал себе слово не думать пока о доме. О первых годах маленького Дамиена. О том, как он забирал его, годовалого, из рук кормилицы, чтобы первый раз посадить на коня. Потому Фенрир так любит мелюзгу – на нём магистерский морок... Нет! Он не будет сейчас вспоминать о сыне! Путь даже каждая стена Ангистерна начнёт чертить тенями его лицо!
Скверная история родилась в этом городе, где когда-то были повешены трое, что пошли против мнения всех. Тогдашние маги желали спасти город, а что вышло? Видно проклятье зависло над ним с тех пор.
Магистр мысленно пронумеровал все тайны: исчезновение магистров, практикующих и действительных членов магического сообщества, странное поведение префекта, наводнившего город магическими кубками, которые, по ещё неизвестно какому сигналу, превращают вино в яд, фурия. И теперь вот это нелепое нападение местного отребья из воровского квартала. Словно бы весь город, как ёж, ощетинился против него…
Или – не весь? Фабиус вспомнил вполне доброжелательных рыбаков и решительно повернул коня на более широкую улочку, где можно было найти трактир поприличнее. Голод покинул его, но требовалось подкрепить силы, собраться с мыслями и вызнать про этого «барбра». И никаких больше серебряных кубков!
Маг проехал по улице мусорщиков и свернул на улицу ткачей. Там он и углядел не новое и нестарое здание, с коновязью и довольно чистым крыльцом. Вывеска гласила «У Марьяна вино слаще!» «Ну, что ж, – отстранённо подумал магистр. – Вот и узнаю, какое вино тут почитают за сладкое».
Трактир был темноват, народу в нём, не смотря на час полуденного покоя, хватало, а вино подали южное, густое. Действительно из сладких сортов винограда, которые на склонах здешних земель не росли, холодновато тут было для них. Много путешествовавший магистр опознал плохо выдержанное азанское, называемое также акут, заказал целую бутылку, велев открыть при нём. Налил, выпил, съел кусок пирога с вездесущей рыбой, не чувствуя вкуса. Ещё выпил.
Смерть сына сделала для него мир тусклым, а еду – лишь обязанностью жить, чтобы не умереть раньше, чем свершится месть.
Он ел и с удивлением ощущал, что нигде у него не болит, не мучают тяжёлые мысли и не опускаются руки. Он словно бы лишился не сына, а части самого себя – а это совсем не так больно. Видно чувства хранили его, отказали, чтобы не воспользовался он ими сейчас к своей беде. Чтобы мог жить и дышать, пока не придёт его время.
Время… Что для времени человеческая беда? Не время медлило, ожидая пока Фабиус решится передать свой магический дар наследнику, это он тянул, не желая прибегать к проверенным ритуалам. Но по-иному не выходило. Бастарды рождались абсолютно лишёнными дара волшебства, и Фабиусу некому было передать свой опыт даже формально, усыновив незаконно рождённого сына. Тогда он решился на древний магический ритуал, вынувший половину его души. И вот пришло время, когда душа его умерла вся.
Магистр тяжело поднялся и отправился во двор, отлить. Выпитое прошло сквозь него и вышло прочь, не задерживаясь, и даже не затуманив горьких мыслей.
Возвращаясь, Фабиус заметил в углу двух новых гостей – бандитского вида молодчиков. Они то спорили вполголоса, то «ударяли по рукам», то опять начинали спорить. И слова долетали тревожащие:
– … чтоб по семь остолпов да за два греха? – вопрошал, пришепётывая, бородатый да косоглазый.
– Да подпа ли тебе? – второй, тощий, с впалыми щеками, говорил с присвистом, словно у него болели зубы.
– А не всё себе – иное и в залог! – стукнул кулаком по столу первый.
– Не сторкаемся! – распахнул руки худой.
– А не то – так пошли до бани! – рявкнул неожиданно громко бородатый.
На них заоглядывались, тут же отворачиваясь, впрочем, чтобы не доводить до беды.
Фабиус в своих скитаниях изучивший воровской жаргон, тоже прекрасно понял, что двое торговались о награбленном. И, не сумев договориться, решили продолжить беседу при «воровских старших».