Сравнивала с Фабиусом. Тот и в кости был пошире, и бёдра его были более округлыми, но это были простые мужские бёдра. Демон же больше напоминал ей скульптуры, что можно увидеть в богатых домах. Такой же гладкий, словно фарфоровый. И с подсветкой. Словно позади скульптуры кто-то забыл канделябр.
Алисса фыркнула, нагнулась и подняла, упавший на пол камзол, съехавший с плеч демона. Сделала шаг – подобрала рубаху и штаны.
– Я постираю, – сказала она. – А пока принесу вам халат и рубашки префекта. Ему они, видно, уже не к надобности...
Тут она неловко скользнула глазами по мужскому достоинству инкуба, которое питалось всё это время совсем иными образами, нежели стирка рубашек, и её сковал страх. Да как же это можно? Это же не каждый конь…
Сердце застучало так, что Алисса на миг оглохла. Она прижала к животу мужскую одежду, остро пахнущую корицей, и стала пятиться к двери.
Фабиус скакал, не разбирая дороги. Он словно бы уснул, и происходящее снилось ему. Потому он не боялся посылать коня намётом на щелястые деревянные настилы улиц, не щадя ни его, ни себя.
Что было бы, оступись чубарый? Но хитрый мерин ловко ставил копыта и всё дальше увозил впавшего в полудрёму магистра.
Город был неспокоен с утра. Редкие досужие горожане шарахались, но иные, сбившиеся уже в стаи, хватались за камни и палки.
Чубарый, однако, был настороже. Он вовремя забирал то влево, то вправо, и принёс-таки седока к казармам, где начальник стражи осматривал пополнение. Там жеребчик перешёл на шаг и затормозил у коновязи, ловко сунув морду в казённую торбу с овсом.
Фабиус спешился и двинулся к начальнику стражи, взирая на него огромными, во всю радужку, зрачками. Он так и не очнулся до конца, пребывая где-то рядом с химерами и тенями.
Начальник стражи открыл, было, рот, но тут же в конце улицы раздался гул, показалась серая людская масса, неразличимая пока как следует, похожая на спрута, поднимающегося из глубины городских улиц.
Фабиус запоздало вспомнил, что где-то в той стороне – тюрьма, знаменитые Гейриковы ямы, и что Саймон писал ему…
Он всмотрелся в толпу, подключая дальнее, демоническое зрение, что просыпалось теперь, стоило ему вспомнить о нём. (Наверное, это Борн откликался на немую просьбу. Они теперь союзники – маг и демон. Какая...)
Фабиус вздрогнул и выбросил из головы посторонние мысли. Нужно учиться контролировать себя, когда демон так близко. Чтобы не подчиниться, но и не оскорбить.
Маг стал разглядывать неожиданно приблизившуюся мешанину лиц. Да нет, безоружная, вроде, толпа. Из возбуждённых горожан, что почуяли утром дым в воздухе, уловили смутные слухи и спешат на Ярморочную площадь – где же ещё узнаешь последние новости?
Начальник стражи, разумеется, тоже увидел скопление людей. Он прокричал команду, и два десятка арбалетчиков нестройно встали наизготовку, а за их спинами приготовились заряжающие с крючками на поясных ремнях.
Однако горожане уже смекнули, что выбрали не самую лучшую улицу. Толпа не смогла бы поворотить вспять, но она изогнулась, словно змея, и свернула на улицу Водовозов, что выходила потом на широкую Ярморочную, а следом и на саму Ярморочную площадь.
– Оправиться для пешего! – заорал начальник стражи, командуя готовность идти на перерез толпе, чтобы разогнать гражданских, пока они ещё не наслушались еретических речей и не стали бандитами и бунтовщиками.
Фабиус положил ему руку на плечо, развернул к себе, впечатывая драконью кожу в доспех так, что под ней задымилось адская сила, всколыхнувшая на миг и волю.
– Чего тебе, маг? – усатый квадратный начальник стражи навис над магистром.
– Горячку не пори, – тихо сказал Фабиус. – Да пошли часть людей охранять чумных. Как бы их резать не начали. Если наказ мой выполнен, они должны были лагерем встать на Кровавой площади у церкви.
– Десятника слал, должны были встать, как должно.
– Мало десятка,– нахмурился Фабиус.
– Ещё десяток отниму если – сам посмотри, что будет! – поморщился начальник стражи, обводя глазами хилое свое войско из двух десятков арбалетчиков, сотни копейщиков да недоростков, что были на подхвате.
Фабиус знал, что стражи город кормил совсем немного, и у четырёх городских ворот, на площадях да в патруле было сейчас ещё до двух сотен. Более крепких и обученных, но как же мало...
Он мрачно кивнул и добавил:
– Думаю, самые опасные – те бандиты, кто ночевал в Гейриковых ямах. Я слышал, что казематы открыты, а стража взбунтовалась.
Начальник стражи ощетинился, как ёж, огрызнулся:
– Есть и такие, да виселиц в Ангистерне на всех хватит!
– Я не о виноватых, – перебил Фабиус. – А об опаске. Оттуда могут прийти с копьями и с арбалетами. Упреди людей!
Он развернулся, без прощаний зашагал к коновязи. Теперь надо было ехать к церкви, потом в ратушу, посмотреть на торговый совет, да на тех из магов, кто остался в городе...
Его замутило вдруг, он опёрся на коновязь…
– Великий магистр, вам помочь сесть на коня? – выскочил откуда-то мальчишка из тех, что при гарнизоне «подай да принеси» за еду и науку.
– Помоги, – выдохнул Фабиус. – Да смотри, кусается чубарый.
Мальчишка придержал стремя, и магистр кое-как взгромоздился в седло.
– Побежать за вами, а то ведь надо будет и спешиться? – спросил он.
Глаза у мальчика были светлые, тело лёгкое и худое. Говорил он неожиданно чисто.
Фабиус оглянулся, кивнул, беги мол, если сумеешь, и тронул коня.
Чубарый покосился недовольно на мальчика, взявшегося за стремя, укусил удила. Не хотелось ему покидать относительно спокойное место. Но маг потрепал его по шее и твёрдо послал вперёд. Он торопился отправить ворона в столицу, чтобы Совет Магистериума узнал, наконец, что творится в городе.
Ярмарочная площадь шумела. С высокого помоста, уже довольно плотно окружённого горожанами, орали и кривлялись досужие.
Фабиус не видел, кто там ораторствует. Он подозревал своих вчерашних знакомцев, крещёных, да бандитов, что подчинялись бесу под личиной Барбра.
Стражники маячили лишь у ворот ратуши. Их было слишком мало, чтобы разогнать бунтовщиков, и те вяло подначивали горожан... Против кого? Не нужно было иметь камень мудрости за пазухой, чтобы догадаться!
Маг поспешил к церкви отца людей Сатаны, к площади ближней от Ярмарочной, что называлась Кровавой, и где он велел лагерем поставить беженцев.
Он издалека увидел, что и на церковной площади народа скопилось небывало. Беглецы из чумного Дабэна расположились там табором. Они стелили на красный кирпич сено, дерюги. Тут же ели, справляли нужду, а кое-где и спали уже, обессилевшие и словно не слышащие толпы, шумящей на соседней Ярмарочной площади.
Бунтовщики толкались вокруг лагеря беженцев, сбивались в стайки, науськивали любопытствующих горожан на дабэнцев, готовясь обвинить пришлых во всех здешних грехах. Бандиты присматривались к скудному имуществу беглецов. А крещёные, наступая иногда на спящих, ходили прямо по лагерю, ища праздных и пытаясь рассказать им о своём боге.
Фабиус попытался объехать площадь по краю. Крещёные, однако, заметили его, побежали наперерез, загородили дорогу. За ними кинулись и горожане, определив по одежде, что Фабиус – какая-то важная птица, и можно бы для острастки стащить его с коня и повалять в пыли.
Чубарый не был боевым конём. При явной угрозе он тут же занервничал. Пустить его на людей нахрапом, чтобы разметал и потоптал – было бы дурной затеей. Тем более что бунтовщики узнали мага.
И магистр осадил жеребца.
– Чего столпились? – спросил он грубо. – Люди тут нужны не торчать, а помочь посчитать пришлых, чтобы торговый совет выделил хлеба!
– Нетути им хлеба! – тут же заорали горожане, что пришли от Ярморочной, надеясь первыми поживиться дабэнским скарбом.