Не увидев ничего особенного, маг с вороном на руке вышел в круглое нутро церкви, где крики стали ещё слышнее, подошёл к высоким дверям во двор, таясь, выглянул наружу.
Отец наш Стана! У церковной ограды столпилось уже столько орущей черни, что не видно было земли. Пестрота лиц, крики, сливающиеся в единый звериный рёв...
Фабиус потряс головой – искажённые гневом, лица казались ему похожими друг на друга. Они были изуродованы единой гримасой, печатью зла на челе. И мерзкий запах витал над ними: запах подступающей к горлу крови!
Как это вышло так скоро? Пока маг был на площади, призывы к бунту показались ему слабыми и беспомощными.
Фабиус сосредоточился, обостряя магическое зрение, машинально потянулся разумом к инкубу, и видение его улучшилось необычайно. Он заскользил по приблизившимся лицам и… отшатнулся. Ворон с шумом слетел с его перчатки, тяжело опустившись на мозаичный церковный пол.
В толпе взмётывались палки, к небу взлетали клочья пёстрой одежды. Фабиус молился и смотрел, снова давая окрепнуть демоническому зрению.
Теперь он был в самой гуще событий и видел, как на Кровавой площади жестоко убивали двоих. В плащах магов. Но фибул, указывающих на ранг, разглядеть было невозможно. Всё происходило слишком быстро. Люди топтали упавших ногами. Те, кому не досталось такой сомнительной удачи, разрывали в мелкие клочья брошенную в толпу одежду.
Фабиус смотрел.
Магистр не боялся смерти – он и раньше знался с ней накоротко. Но сейчас он тяжело дышал, пот тёк с висков, руки подрагивали.
Он видел! Видел зрением инкуба в толпе, среди мужчин и женщин, рыбаков и торговцев, плотников и бродяг… чертей, бесов и ещё какую-то трудно распознаваемую человекоподобную нечисть! Их лица двоились в глазах, но всё явственней через личины проступали рожи!
Адских тварей было много. Не меньше трёх или четырёх дюжин. Одетых в людские одежды, кричащих по-людски. Наверное, давно и славно живущих в тихом городе Ангистерне, городе трёх висельников!
Они были свои в нём. И лишь близость церкви, да колдовское зрение, данное магу Борном, позволили сорвать с тварей человеческие маски!
– Убей мага! – заорал вдруг кто-то длинно, гулко, протяжно.
И крик этот был колдовским, сильным, нечеловеческим. Он прозвучал из пустоты междумирья, разрезал воздух, как нож!
Толпа колыхнулась в такт ему и как заговорённая потекла на церковь, ломая ограду.
Фабиус оглянулся, ища пути к отступлению, и с изумлением узрел, как равнодушный и отрешённый, как ему и было положено, священник надвигается на него с топором!
Магистр оказался зажат между беснующейся толпой, готовой ворваться в церковь, и занесённым лезвием. Пальцы его сжимали амулет, но заклинанию нужно было время, а у него не было сейчас и мгновений.
Фабиус уклонился от удара, теряя дыхание, и понял, что не успевает…
«Аd modum!» – прозвенело в висках.
Детское заклинание, позволяющее творить по образу и подобию. Два слова, с помощью которых его сын, Дамиен, создал в колдовской башне саламандру.
Ворон!
Перчатка магистра ещё хранила тепло мощного тела колдовской птицы.
«По образу!»
Фабиус выкрикнул короткие детские слова заклинания и ощутил, как сгибается спина, судорогой сводит пальцы, обрастающие перьями.
Скорее же!
Занесённый над ним топор уже пошёл вниз, его было не остановить. Но внезапно сжавшаяся цель ускользнула, и рука священника запоздало дёрнулась следом за тенью образа, теряя суть среди раздвоившихся сущностей.
Закончи топор движение, и Фабиус погиб бы. Он ещё не стал полностью птицей, и суть его была размыта в привычном, человеческом контуре, становилась всё иллюзорнее, но она ещё была там. И удара ей было не пережить.
Однако рука служителя церкви дрогнула, и топор лишь скользнул по жёстким перьям крыла.
Боль обожгла правую руку магистра, хриплое жалкое карканье вырвалось из его горла.
Священник в недоумении подался вперёд, не веря, что можно вот так мгновенно, без подготовки изменить своё естество полностью. Он решил, что Фабиус дурачит его иллюзией превращения.
Служитель зашевелил губами, повторяя «Mors omnibus communis!» (Смерть неизбежна для всех!) – чтобы чары развеялись. Но уже видел, что заклинание бессмысленно, и оно лишь предваряло очередной удар топора.
Не дожидаясь полного перевоплощения, маг кинулся священнику в лицо, растопырив твердеющие когти!
Священник был опытным рубакой. Наверное, он служил когда-то воином или палачом. Однако летящий ворон – слишком лёгкая и скользкая цель. Топор лишь отбросил магистра на пол, и тот рухнул, вскочил и поскакал прочь, приволакивая покалеченное крыло и пытаясь взлететь.
Священник хмыкнул, сорвал плащ и изготовился накрыть им мага. Жалкие попытки птицы спастись, рассмешили его.
Но тут настоящий церковный ворон взмахнул крылами, взлетая, и с сипением и хрипом устремился служителю прямо в ухмыляющееся лицо!
Это был гораздо более опытный, чем Фабиус, крылатый боец. Он не сумел бы объездить жеребца или приготовить тинктуру для крепкого сна из пустырника и пиона, но, до своего волшебного пленения, он лихо сражался за птичью требуху с рыбацкими псами и дикими лисами. Ворон лупил служителя крыльями, рвал когтями, охаживал клювом.
Маг не видел своего внезапного спасителя, он кое-как взлетел, неловко ковыряя воздух раненым крылом, и устремился вверх, где в маковке церкви было проделано отверстие для почтовых птиц. Отверстие закрывали на зиму, но эта осень была жаркой, и Фабиус узрел желанный кусочек свободного голубого неба.
Крыло его тяжелело, он трепыхался всем телом, пробивая себе дорогу к этому маленькому окошку. А в это время толпа уже ворвалась в церковь, стоптала бьющегося с обезумевшим вороном служителя, начала громить и рушить всё вокруг…
Фабиус осознал, что снова видит мир всем телом, а значит – Демон снова был с ним.
Маг из последних сил взмахнул крыльями, вырвался на свободу, и в изнеможении опустился на крышу церкви.
Внизу бушевала толпа. И там, в гуще людей, Фабиус снова видел хвостатых и бесхвостых гостей из Ада.
– Каррр! – торжествующе прокричал он, борясь с головокружением.
Крыло дёрнулось – это рука Фабиуса потянулась к медальону. Но вызвать Совет Магистериума ему снова было не суждено. Он не мог здесь и сейчас сменить личину, иначе сорвался бы с крыши прямо в толпу, и его ждала бы неминуемая и мучительная смерть.
Силы мага были на исходе, раненая рука болела всё сильнее.
Он выбрал крышу бедняцкого дома за площадью и, больше планируя, чем борясь со стихией, полетел вниз.
Глава 21. Бешенство бунта
«Уходя на тот свет, не забудь выключить этот».
Виктор Коваль
На земле и в Аду. День 13-й
– Смотри, какая огромная птица. Это ворона, Магда?
– Это ворон. Он, однако, пораненный. Верно, собака помяла его?
– Давай я сшибу его палкой?
– Зачем, дурачок? Мясо у такой старой птицы – вонючее. И он нам не враг – цыпляток у нас нет. Ворон тоже хочет жить. Может, отсидится на краю крыши, да полетит к своим деткам. А тебе пора уже спать. Маленькие должны поспать днём, чтобы стать сильными.
– Тогда спой мне бабушкину песню.
– Давай, другую? Сколько же можно?
– Нет эту! И я не хочу в дом. Положи меня на завалинке. И спой! Эту!
– Хорошо, ложись, я укрою тебя платком.
– А ворон улетел?!
– Улетит, спи.
И женщина тихо запела:
Отцвела к морозу вишня. Полетели
Лепестки её как перья белой цапли.…
Она не видела, как слеза скатилась из круглого глаза ворона и он, собрав последние силы, потащился, приволакивая крыло, за трубу и затаился там, стыдясь своих слёз.
И тут же во двор, едва не снеся напрочь калитку, въехал всадник и замер, внимательно и цепко оглядывая только что непустую крышу.