«Бунтовщики наверное уже штурмуют ратушу, – подумал магистр. – «В доме префекта сидит демон, вряд ли они полезут туда. Или рискнут?».
Маг покосился на израненное крыло, съехал с крыши на зады дома, смятым комком упав в пожухлую мураву в палисаднике. Там, в тени, он с трудом оборотился в человека, разорвал плащ, осмотрел, как сумел, руку, приспособил через шею перевязь для неё. Рука сильно опухла. Похоже, она была сломана.
Нужно было идти к ратуше, спасать городских чиновников и магов. Долго им там не продержаться, хотя ставни и ворота крепки.
Помощи магистр не ждал. Борн говорил, что опасается церкви и к площади не пойдёт, а больше ему и не на кого было рассчитывать. Разве что Фенрир ускакал от толпы? Вышло так, что маг опять бросил коня. Но что было бы, заведи он его в церковь?
Фабиус тихо вышел из-за дома и открыл калитку, провожаемый удивлённым взглядом женщины, что сидела на крыльце рядом со спящим ребёнком.
Затворяя калитку, маг посмотрел ей в глаза: серые… Как у той, что любил и потерял.
Взгляд Фабиуса затуманился.
– Магистр, – тихо окликнули его прямо у хлипкого деревянного забора из покривившихся палок.
Он, вздрогнув, обернулся, и узрел бурую от крови морду Фенрира, улыбающееся лицо Саймона, сына ведьмы Заряны… и светлые, почти прозрачные глаза того самого мальчугана, что принял у него чубарого коня на церковной площади. Парнишка держал Фенрира за гриву.
Встретившись с магистром взглядом, мальчик испуганно захлопал ресницами и уставился в землю, а пальцы его побелели, словно от усилия. Но конь стоял спокойно, и магистр с недоумением отметил эти неестественно белые дрожащие пальцы.
– Седла я не успел сыскать, – сказал Саймон. – Жеребца мы увидали у церкви. Рассёдланного и без узды. Но к Хелу конь подошёл сам.
Уши мальчика запылали.
Фабиус нахмурился. Утром он не особенно разглядел подростка. Что же в нём было не так?
– Нужно торопиться, магистр. Пока толпа на Ярмарочной, мы попробуем провести вас дворами и укрыть в надёжном месте, – сказал Саймон.
– Мне нужно к ратуше, – морщась от боли, магистр, с помощью мальчика, взгромоздился на Фенрира.
– Там бунтовщики!
– И там же люди, что могут представлять последнюю власть в городе. Потеряем их – наступит хаос! Бунт рано или поздно будет подавлен, а зима придёт – не спрашивая.
– Но что вы сделаете один, магистр?
– Что-нибудь придумаю.
Фабиус начал творить заклятие для изменения облика – ему нужно было замаскировать и себя, и коня. Он медленно, нараспев прочёл:
– Libenter homines
id quod volunt credunt!
(Охотно люди верят тому,
чего желают!)
Пот выступил у него на висках от усилия. Уже ощущая дрожь в теле, предшествующую преображению, он обернулся к Саймону:
– Забери мальчишку! Мне будет спокойнее знать, что вы – в безопасности!
– Я пойду с вами, магистр. Я тоже кое-чему научен.
– Заряна не простит мне, случись с тобой чего, – нахмурился магистр. Он был уже мутен лицом и размыт, словно тушь на листе. – Марш домой! Я отдал бы и коня, но рука лишает меня подвижности. Прочь! Быстро!
Маг тронул каблуками Фенрира и, покачиваясь, поскакал к улице Обувщиков, огибающей Ярмарочную площадь. Было бы глупостью переть напролом, даже скрываясь под чужой маской.
Он мысленно обратился к демону, но не ощутил его. Неужели бунтовщики всё же штурмуют дом префекта?
Но размышлять было не время: навстречу выкатился десяток, вооружённых кольями, людей. Людей ли?
Маг пустил Фенрира галопом, вцепившись здоровой рукой в гриву. Жеребец смял вставшего на пути, рванул зубами второго и вынес хозяина, едва удержавшегося на его спине, на ещё более узкую и грязную улочку, выскочил снова на Обувную, потом на Мясную, всю пропахшую кровью и убоиной, и вынырнул у самой ратуши.
Перед высоким каменным зданием – в целых три этажа – бандиты заводили толпу, разжигая в ней страсть к убийству и грабежам.
Страсть эта дремлет в людях всегда. Трудно не поддаться ей, особенно если ты сыт. Не от голода бывает большинство бунтов. А лишь от того, что сытое брюхо не желает урезания рациона или требует разнообразия. Истинно голодающие не бунтуют – они умирают.
Возле самого входа в ратушу толпились стражники. Их было два десятка – копейщиков и лучников. Совсем немного, но толпа пока сомневалась, скольких принести в жертву.
Окна первого этажа ратуши были закрыты изнутри тяжёлыми ставнями. Фабиус мельком глянул по окнам второго, определяя, есть ли там люди.
С болью отметил, что у окон стоят и торговые, и плащи магов тоже синеют. А в первых рядах осаждающих толкалась уж точно не городская чернь. И уже несли от соседнего дома бревно, чтобы соорудить таран, а двое ловкачей дразнили невеликую стражу.
И тут Фенрир задрожал весь, и дрожь его передалась магистру. Маг ощутил в воздухе что-то странное и незнакомое. Он оглянулся, но на площади, вроде бы ничего не изменилось. Разве что потемнело вдруг, но, может, это у него потемнело в глазах от усталости?
Неожиданно сильный порыв ветра поднял клуб пыли и погнал его по Мясной улице. Тьма стала явной, плотной, холодной, и Фабиус поднял голову: посмотреть, что там, наверху, может происходить в полдень? Да так и застыл, завороженный чернеющим небом.
Тяжёлые злые тучи стягивались к тускнеющему солнцу. Шли они лавиной, сразу со всех сторон, словно их выливали в небо из четырёх сосудов.
Вот уже завыли по дворам испуганные собаки, захрапел и прижал уши Фенрир. Мрак нарастал. Солнце ещё сопротивлялось ему, но теперь уже и люди на площади стали бросать свои дела и свары и задирать головы вверх.
Часть IV. Rubedo
Рубедо – четвёртая и последняя стадия Великого Делания. Осуществление брака Меркурия и Серы.
Она связана с планетой Юпитер и Солнцем, с четвёртой лунной фазой. Продуктом её является философский камень, он же магистерий, ребис, эликсир философов, жизненный эликсир, красная тинктура, великий эликсир, пятый элемент. В описаниях средневековых алхимиков это суть реактив, необходимый для успешного превращения металлов в золото, а также для создания эликсира жизни.
Глава 22. Смерть или смирение?
«Мы все едем на казнь в одной и той же телеге: как я могу кого-либо ненавидеть или кому-то желать зла?»
Сэр Томас Мор, перед тем, как его обезглавили
Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
Год 1203 от заключения Договора,
Месяц Урожая, день 13-й
Мир умирал, пожираемый чернотой.
Фабиус спешился, намотал на здоровую руку поводья и замер, глядя в чёрное небо, где солнце становилось тоненьким лунным серпиком, готовое исчезнуть совсем.
«А если это смерть? – думал он. – А что я успел сделать за своё малое время?»
Магистр вдохнул полной грудью и ощутил, как болезненно сладок пыльный вонючий площадной воздух.
Солнце скрылось. Это не было затмение, он не раз наблюдал их. Полных затмений ещё не происходило на его памяти, а прожил маг много. Он видел, как солнце лишь тускнело немного, и в ясном безоблачном небе этого почти не было заметно без закопчённого стекла. Разве что, тучи давали простолюдинам возможность заприметить как один бок светила становился вдруг ущербным. «Наверное, Сатана отгрыз от него кусок», – судачили тогда во дворе прачки.
Как-то раз «непорядок» с солнцем заметил и старший конюх. Он долго топтался у крыльца меленького домика, неподалёку от башни, где Фабиус привык завтракать и обедать.
Служанки боялись носить еду в магическую башню. По вечерам маг, порой, прихватывал с собой жареное мясо, большую луковицу, яблоки и хлеб, но днём предпочитал есть горячее.
В тот раз толстуха Малица расстаралась с блинами, и конюх извёлся, ожидая хозяина, а солнце к тому времени перестало являть миру свой щербатый бок.