– То-то он так боится тебя, – невесело усмехнулся Фабиус. – Неужто демоны пожирают своих детей?
– Что за чушь? – нахмурился Борн. – Я сказал всего лишь расхожую колкость.
Он вдруг дёрнулся, словно заметил внизу что-то странное, и на лбу его выступили мелкие красноватые капли.
– У тебя – кровь? – удивился Фабиус, тоже глядевший вниз и рассеянно дожевывающий горбушку, сыр с которой он съел в самом начале их позднего ужина.
Сыр был привозной, из горных поместий, где чудесно варят его. Маг давно не ел хорошего сыра, сиднем сидя на своём острове.
– Это не кровь, а выпот, – поморщился Борн, озираясь, чем же вытереть лицо. – У нас нет крови, хотя иногда, для удобства, мы употребляем ваше слово.
Не найдя ничего подходящего, инкуб вытер лоб рукавом рубашки. Белоснежная ткань тут же побурела и даже слегка задымилась.
– Хлопок тонковат, надо бы крапиву или лён… – покачал головой маг. – А от чего этот выпот? Ты потеешь? Или это результат напряжения мыслей? Я видел раньше, что у инкубов выступают на коже розоватые капли, всё-таки больше похожие на воду. Ты же потеешь по виду совершенной кровью. Ты так напряжён или это особенность жизни в более глубоком Аду?
– Напряжёшься тут… – казалось, Борн с сожалением разглядывает испорченный манжет, но на самом деле взгляд его уходил из-под руки вниз, в толпу на Ярмарочной. – Их уже тридцать пять! Тридцать пять, маг… Тридцать пять моих сородичей долгие годы живут здесь, в Ангистерне, нарушая Договор, подписанный самим Сатаной. И о чём они думают сейчас? О том, как вымолить себе прощение? Нет! Они хотят штурмовать Ратушу, чтобы захватить в городе власть. Гнев Сатаны может быть страшен, если они вернутся в Ад, но собираются ли они возвращаться? И я чую, как в Первом круге Ада столпились сейчас вокруг магического зеркала демоны, бесы и черти. И они тоже не знают, что из всего этого выйдет.
Фабиус задумчиво посмотрел вниз, делая лёгкое усилие, чтобы приблизить фигурки людей и нечисти:
– Что-нибудь да придумаем. По крайней мере, силы, противостоящие нам, ясны теперь. Бунтовщики и их главарь, некто Барбр, представляют интересы Ада на земле. Крещёные – являются собственной силой, и оружие их – опасная ересь. Также есть простые горожане, те, кто был обманут бунтовщиками, но таких осталось совсем мало.
– Противостоящие нам? – изобразил недоумение инкуб. – А кого представляем «мы»?
– Я представляю магистерскую власть. Ты – мой союзник. Запертые в Ратуше – представляют власть гражданскую, которую мы не дадим уничтожить.
– Как просто… – хмыкнул инкуб. – А после?
– А после мы решим с тобой наши внутренние проблемы. Разве ты претендуешь на власть в мире людей?
Борн покачал головой.
Фабиус кивнул:
– Я так и полагал. Думаю, у тебя есть вопросы лично ко мне.
– Пожалуй, – согласился демон.
– Может, ты ищешь сатисфакции? Всё-таки я не безгрешен перед Сатаной…
Борн не ответил, но зрачки его вспыхнули, а потом и вся радужка налилась алым.
Фабиус, не желая реагировать на выплеск непонятных ему эмоций, перевёл взгляд на яркие цветы костров на площади. Раскаиваться он был не готов.
Да, ему исполнилось сорок, когда он убил своего первого инкуба. Всего же их было четверо. Инкубы казались магистру лёгкой добычей, он научился похищать их, не оставляя следов, как он думал. Но сколько верёвочке не виться… Тем более – теперь ему и не нужно бессмертие. Ему не для кого жить вечно.
Борн беззвучно окликнул Фабиуса, заставив того поднять голову, и заглянул в глаза:
– Но зачем ты убивал их? Это же бессмысленно? Даже будь ты ведьмой, смерть инкуба оборвала бы энергию вашей связи. В чём польза, маг?
Фабиус криво усмехнулся:
– Это если убивать быстро. Но можно поступить умнее. Похищенный инкуб запирается в пентаграмме, его средоточие, медленно угасая, питает и обновляет твоё тело несколько дней. А потом…
Фабиус словно наяву увидел, как схлопывается тело инкуба, распятое в пентаграмме, выдавленное в небытие его собственным, разрушающимся естеством. Как молния поражает фигурку из соломы и тряпок, которую маг нарекал именем «похитителя» демона и обрекал на его адскую месть…
Борн глядел, не мигая. Кажется, он не знал о таких обрядах, но увиденного ему было достаточно:
– Инкуб связывается с вызвавшим так, что лёгкие флюиды его постепенно перетекают в тело мага? В конце концов, пленник сдувается, словно бурдюк, из которого выпили воду, и дыхание Серединного мира буквально выдавливает его пустую оболочку в междумирье… Но ведь для этого нужна эмоциональная связь? Проще всего её получить путём плотской любви… Неужели ты решался на соитие между инкубом и тобою, маг?
Фабиус пожал плечами:
– Чего не сделаешь ради бессмертия.
Борн замолчал, задумавшись.
Снизу, со двора донёсся звонкий мальчишеский смех. Там, в темноте, Хел играл с кошкой. Фурия разошлась не на шутку, но юному демону вряд ли были страшны её острые когти.
Саймон сидел чуть поодаль на брёвнах, что привезли для укрепления ворот, и, пристроив рядом не гаснущую от ветра магическую свечу, перебирал травы в своей сумке, что-то раздражённо бормоча под нос, но в игру не вмешиваясь.
– Эти двое нашли друг друга, – усмехнулся демон. – Демонёнок и кошка. По разуму они где-то сродни. Непровозглашённый сущий и Потерявшая облик. Смешно.
Губы его даже не попытались изобразить улыбку.
– Смешно, – так же безэмоционально согласился маг.
– Но это же противно понятиям людей о совокуплении? Мужчина и инкуб? – Борн глянул искоса и отвёл глаза.
– Совокупление с демонами вообще противно понятиям людей, – угол рта Фабиуса дёрнулся в неудавшейся усмешке.
– Ты так хотел жить вечно?
– А что может быть сильнее этого желания?!
– Сильнее? Желание просто жить, маг! Жить и дышать, как остальные. Делать глупости. Нарушать правила. Сходить с ума. Кем ты стал в своём бессмертии? Есть в тебе что-то живое?
Фабиус тяжело вздохнул. Последние его годы текли всё утомительней. Он тяготился слугами, необходимостью есть и спать, одеваться, управлять хозяйством, даже зима и слякоть безмерно огорчали его. Всё, кроме изучения наук, он делал по обязанности и долгу. Ему казалось, что наука поглотила его всего.
Жил ли он? Если сумел пережить всё вокруг себя? Всех?
Он стал вспоминать людей, живших и умиравших рядом с ним. Хорошо помнилось лишь самое начало – смерть матери. Потом была пропасть, венчало которую…
Нет, этого он не будет даже вспоминать. Смерть жены до сих пор висит на его груди неподъёмным камнем. Не стоит демону знать об этом.
А мать… Мать уходила легко, будто кто-то, пробегая мимо, накрыл вдруг её лицо полою плаща. Только что губы матери улыбались, и вдруг завяли. И весна её стала зимою.
Маленький Фабиус даже не плакал, пока ему не сказали, что маму по обычаю закопают глубоко в холодную землю. Он не понимал, зачем? Видел лишь, что нечто лёгкое ушло из её тела.
Смерть матери была неведомой жертвой, устроенной кем-то чужим. Отец Фабиуса не исполнил обряда и пощадил жену. После рождения сына он сгорел от лихорадки в считанные месяцы. Такова была плата за сильный дар, доставшийся Фабиусу. Жертвою должна была стать мать, но вышло так, что стали оба.
А потом были его собственные первые жертвы. Бессмысленные. Неразумные. Так обучали мастерству в академии, куда сироту отправили после смерти матери. Поначалу это были лягушки и змеи, потом мыши. Наконец, учитель в классе, где Фабиус был он одним из самых младших, принёс в клетке пушистую рыжую лису.
Она была блестяща и гладка, шерстинка к шерстинке. А на хвосте – белое пятно. Её сущность следовало выделить из тела в магическом опыте. И именно это Фабиус запомнил, как своё первое убийство.
Инкубы же… Их ласки казались настоящими, людскими, но кого он видел в них? Мышей или лягушек?