Обряд проходил тайно. Ахарор и бес в обличии Барбра – собственноручно казнили незадачливых магов. Вот уже два тела висели, привлекая ворон, а третий маг стоял на земле с петлёй на шее.
В какой-то момент плоское бородавчатое лицо разбойника стало больше зеркала, звуки усилились, и вся площадь услышала, как он зашептал Ахарору:
– Убей мага! Убей! И мы сумеем выдернуть фурию из её огненного мира! И власть наша станет полной!
И тут Фабиус прозрел, где же он слышал этот голос!
Магическое зеркало, словно внимая ему, жалобно звякнуло и переключилось с уродливого, усыпанного бородавками лица Барбра, на гладкую мордочку беса.
Анчутус взвизгнул и попятился.
– Вот он, похититель! – закричал Фабиус, протягивая руку.
Бес обхватил себя лапками и начал уже размываться в пространстве, но старый демон не дал ему телепортировать.
Приятели Анчутуса пронзительно заверещали. Началась суматоха, изображение в зеркале зарябило, пытаясь утаить от людей адские склоки…
Но тут Борн протянул разом удлинившуюся руку, и гигантская тень от неё схватила Анчутуса в его адском мире!
Бес пронзительно завизжал! Зеркало затряслось и пошло трещинами! Воздух на грани двух сред вспыхнул, и запах гари ударил Фабиусу в нос.
Люди на площади закричали. В Аду бесы – соратники Анчутуса – в ужасе бросились вон из зеркальной комнаты, спасаясь от очумевшего стекла, которое отбрасывало колючие, разящие тени. И тогда Пакрополюс, не растерявшись, (что ему уже было терять?) спеленал Анчутуса надёжным заклятьем.
Борн убрал руку, и зеркало перестало дрожать и слоиться. Теперь уже несчастный бес начал мелко трястись, ибо возмездие Ада – это пружина, которая сокрыта в каждом флюиде его детей. Виновного, по-настоящему виновного, оно разрушает изнутри, разбивает на мельчайшие капли сути, взбивает в пену.
Анчутус изменился в лице. Он прозрел, что само тело выдаёт его, предощущает скорую расправу. В его чертах отразился дичайший ужас, понять который до конца могут только погибающие бессмертные.
Борн хмыкнул и повернулся к зеркалу спиной. Фабиус тоже опустил глаза. Он не хотел видеть, как будет наказан бес. В конце концов, это не Анчутус сподвиг горожан на бунт. Он всего лишь правил городом двадцать лет. Правил так, что цеха не слали жалоб в Совет Магистериума, а значит, раскармливание нечисти было хорошо для них.
Многие горожане смотрели в зеркало и не могли отвести глаз. Там происходило невероятное, жуткое. А люди падки до жуткого и не понимают, что созерцание его разрушает их слабые души. Смертным нельзя быть слишком любопытными к маскам небытия.
Фабиус давно знал этот страшный крест. Он и сейчас успел ощутить, как все клетки его тела, словно бы сжались в предчувствии чужой агонии. Он для верности закрыл лицо руками, чтобы не видеть.
А Борн и не глядя знал, как свершается в Аду страшный суд. Для него зрелище не было разрушительным, но и удовлетворения не принесло.
Всё шло как надо. Ему престало сейчас ликовать. Ещё не прозвучало «Виновен» Сатаны, а бес уже был полумёртв. И ничто не могло теперь отменить приговора, зародившегося в нём самом.
Пакрополюс, весьма удовлетворённый таким явным дрожанием вины в Анчутусе, облизнул губы в предвкушении скорой казни и обратился к Борну:
– Эй! А где же Алекто, Изгой? – вопросил он, вытирая пот, что струился по его щекам алыми ручейками.
Всё-таки старый демон успел слегка повоевать с бесами.
Борн, не поворачивая к нему лица, хлопнул в ладоши, и на помосте возникла худая чёрная кошка. Испуганная, жалко озирающаяся.
Пакрополюс вгляделся в неё, кивнул, и кошка исчезла. А вместе с нею закрылся и зеркальный глаз в адский мир. Похищенная и похититель вернулись домой. Земля и Ад обрели почти утерянное равновесие.
– Договор восстановлен! – выдохнул Фабиус.
Борн, зябко обхватил руками плечи и повернулся к западу, вглядываясь в тёмное небо.
Горожане, лишь только исчезло адское зерцало, без сил повалились на мостовую. Увиденное выпило многих почти до дна, а кого-то и больше. И не всем удалось, стеная, подняться потом с холодного булыжника Ярмарочной площади.
Иначе и быть не могло. Не для людей создан адский суд.
В небе, там, куда смотрел инкуб, появилась алая полоса. Но это был не рассвет. Это церковь Ангистерна принимала под свои своды души тех, кто не пережил этой ночи.
– Город заплатил, – сказал Борн. – К утру в церкви будет новый священник.
Фабиус кивнул и до боли в пальцах сжал на груди магистерский кристалл. Их «общее» с демоном дело было завершено, и холодный страх подступил к горлу магистра.
Глава 25. Паладин
«А что, если наша Земля — ад какой-то другой планеты?»
Олдос Хаксли
«Всегда помни, что толпа, рукоплещущая твоей коронации — та же толпа, которая будет рукоплескать твоему обезглавливанию. Люди любят шоу».
Терри Пратчетт
Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
Дорога на Ренге.
Год 1203 от заключения Договора, месяц Урожая, день 21-й.
Магистр Фабиус Ренгский медленно ехал по утоптанной лесной тропе. Лицо его было задумчиво, повод выпал из разжавшихся пальцев и норовил соскользнуть под ноги коню. Маг возвращался домой.
Следом на животастой бергенской кобыле трусил Саймон, а рядом, держась за его стремя, шёл Хел. Юному демону не нужна была лошадь. Он шагал неутомимо, придерживаясь за стремя, скорее, из личной приязни и желания быть поближе к лекарю.
Солнце клонилось к вечеру. Было тихо и пустынно. Магистр свернул уже с шумного ангонского тракта, ведущего в Лимс, на лесную дорогу, делающую крюк до такой же неширокой дороги к острову Гартин, что лежал посредине бурной Неясяти. Можно было выбрать иной путь, но шумные беженцы с унылыми песнями потянувшиеся на Ренге да торговые возки беспокоили его. Не давали страдать, а страдать магу хотелось.
Лекарь на ходу зубрил состав тинктуры от лихорадки, иногда подглядывая в пергамент. Его вполне устраивал темп, заданный магистром. Хел же – скучал и считал выбоины на дороге. Лишь иногда он поднимал голову и озабоченно вглядывался в фигуру Фабиуса. Даже не читая мыслей, демон видел, как тени эмоций пробегают по чуть светящейся ауре души мага. И эти тени не радовали его: магистр много и разнообразно размышлял о смерти.
Мысль о ней Фабиус поворачивал то так, то этак. Ему совсем не хотелось жить, но идею самоубийства он не допускал совершенно. Он не давал сам себе этой жизни, чтобы отнимать её, но как же ему теперь было жить?
Ещё неделю назад мысленный взор Фабиуса застлала тьма, и он был счастлив блуждать в ней. Каждый миг он ощущал рядом с собой демона, что олицетворял его погибель. Демона, что пообещал ему: скоро всё завершится. Они найдут похитителя Алекто и…
И когда зеркальное адское око растворилось в небе над Ярмарочной площадью, маг приготовился принять последний бой. Его рука сама сжалась на магическом кристалле, он вдохнул полной грудью и обернулся к Борну.
Ещё мгновение назад инкуб стоял рядом, но сейчас его место на помосте пустовало.
Маг растерянно закрутил головой, начал в спешке изучать горожан, что, словно гигантские черви, извивались во тьме, пытаясь подняться с грязной мостовой Ярмарочной площади.
Немногочисленные факелы, укреплённые на шестах, лишь слепили Фабиуса. Он сделал усилие и посмотрел колдовским зрением. Но всё, что он сумел различить, были лишь отдельные намёки на то, что черти и бесы всё ещё оставались в толпе горожан.
Инкуб же – исчез. Растворился. И даже подпалин не оставил на этот раз на плохо струганных сосновых досках помоста для комедиантов.
Лишь молодой маг смотрел весело и растерянно, лишь старик-винодел бессильно вытянулся на лавке, лишь стражники, кто ниц, кто на коленях пытались всё-таки исполнить свой долг и защитить магистра от толпы. К счастью, и в толпе на ногах остались немногие. А уж тех, кто мог бы вскарабкаться на помост, наверное, не нашлось бы совсем. Или – нашлось?