Хуже всего пришлось бесам: те-то были наделены ещё и разумом, что предполагало некий ответ. Они жестикулировали, перешёптываясь. Борн смотрел с усмешкой. Потом, не дождавшись слов провозгласил:
– Прочь, идиоты! Вы бы сначала покумекали, что получите, если выбесите меня!
Он обернулся, посмотрел на Фабиуса, покачал головой.
– Пошли уж, коли явился, – сказал он.
И стена огня опала, открыв Кособокий холм над Неясытью. Всего в часовом переходе был мост, ведущий на остров Гартин. Впрочем, остров было прекрасно видно и отсюда.
Фабиус подъехал к сидящему на земле Саймону, протянул ему руку, помогая взобраться позади себя на коня.
Фенрир, ничуть не удивлённый, ступил туда, где недавно ещё бушевало пламя. Коню было легко – он всё ещё находился под действием заклятия, наложенного на него Фабиусом.
Пламя камина казалось настоящим. Как и тяжёлые покровы шатра, и массивные кисти, перевитые золочёным шнуром, что поддерживали поднятым полог. Маг успел коснуться толстой ткани, прошептать заклинание, рассеивающее морок… Но шатёр не исчез. Как и звуки ветра, хлопающего пологом, и запах жареного мяса.
Как сумел демон поставить шатёр на крутом склоне холма, ещё можно было предположить, но откуда он взял настоящий камин, украшенный изразцами, с высокой трубой, с коваными решётками, где переплетались кресты и трилистники? Откуда натащил крепких дубовых кресел, стоявших вокруг массивного стола? Да и как всё это стояло, когда должно было сползти по склону вниз?
А откуда взялась на столе половина жаренного на вертеле барана? И из какого погреба Борн украл вино?
Маг уже не мог спрашивать о таких пустяках. Он упал в кресло, поднял руку с бокалом в ответ на тост Борна.
Тот уже восседал в таком же кресле, на той половине стола, что вся была завалена древними фолиантами, переплетёнными в кожу и ткань. Одну из книг он открыл и осторожно листал, боясь, видимо, прожечь пальцами страницы.
Саймон встал за креслом Фабиуса, ни в какую не желая садиться за стол. Низшее сословие привыкло крепко держаться за предрассудки, маг же не видел ничего крамольного в том, чтобы устроить лекаря рядом, на краю стола.
Он не брезговал слуг, а вот обсудить что-то с Саймоном ему даже в голову не приходило. Он готов был заботиться о нём, быть к нему добрым и платить покровительством за услуги.
Магистр вспомнил и про Хела, но тут же выкинул эту мысль из головы. Мальчишка был в безопасности, чего не скажешь о них самих, а Борн легко мог услышать думы Фабиуса.
Магистр переключился на вино. Он не боялся захмелеть. После пережитого ему трудно было представить то количество выпитого, что сумело бы затуманить ему мозг.
Он отхлебнул. Вино оказалось молодым, терпким, но бодрило и будило голод.
Магистр вырезал баранью лопатку, умело орудуя кинжалом. Отрезал шею, предложив её хозяину шатра, как самый лакомый кусок. Борн улыбнулся вполне благосклонно. Тогда Фабиус надсёк по хрящам несколько рёбер для Саймона, отломил их, протянул за спину.
Мясо Саймон принял, но непонятно было, полезет ли ему кусок в горло после скачек наперегонки с нечистью. Фабиус предложил ему и вина, но лекарь с ужасом отказался. Может, был слаб, может, увидел в нём какой-то страшный сатанинский эликсир. Но маг помнил страсть Борна к простому человеческом напитку. И выпил ещё один кубок без опаски.
Борн с явным сожалением отложил книгу, тоже глотнул вина и понюхал баранину. Фабиус же сразу вцепился зубами в лопатку. Он плохо завтракал утром, потратил много сил, а вонючие твари стали для него минувшим и аппетита не портили.
Лопатка брызнула жиром, ароматное мясо само проскочило в глотку. Барашек был молодой, майский.
Фабиус с наслаждением прожевал и поднял глаза на демона:
– Ну и зачем ты устроил здесь эту ловушку?
– Я? – удивился Борн. – Стену я сотворил, лишь для того, чтобы не лезли досужие.
– Не хотел пускать меня домой?
– Не тебя. Прочих, – Борн, поморщился, потыкал ножом свой кусок, отрезал немного, положил в рот и зажмурился. – Чудесно! – провозгласил он, и это относилось к баранине. – Да, я караулил тебя, маг, но замечтался в библиотеке. Ваши библиотеки – это что-то потрясающее! Признаюсь, я и раньше проявлял к ним интерес. Но за эту неделю я узнал о мире людей больше, чем за всю свою жизнь.
Он отрезал ещё баранины, густо посыпал перцем.
– А мелочь эта свиномордая, неблагодарная… Ты спас их, а они решили, придурки, что всё наоборот...
– Почему это я их спас? – удивился магистр.
– Договор, маг. Книга приняла твою игру и поверила тебе, – пожал плечами Борн. – Но Книга – всего лишь страж договора. Её можно обмануть. А если Договор вдруг действительно закачается… Там масса оговорок, но нарушить можно всё, что угодно, если как следует постараться. Я надеюсь, что барбросвин Анчутус нагрешил здесь довольно, и никто в первом круге Ада не распознает…
– Обмана? – усмехнулся Фабиус. – Так я и знал, что Алекто похитил не он!
Борн только хмыкнул и отрезал ещё кусок бараньей шеи.
Маг, орудуя зубами и кинжалом, тоже отправил в рот изрядный шмат мяса. Значит, догадка, мелькнувшая у него, была справедливой. Борн использовал Фабиуса, чтобы солгать Пакрополюсу, оговорить несчастного беса.
– Ну не такой уж он и несчастный, – усмехнулся в такт его мыслям Борн. – Сожрал префекта, правил от его имени городом, придушил троих титулованных магов. Много что ли у вас, в Серединных землях, действительных магистров? Ведь я изучал этот вопрос. Редко где хотя бы по два на провинцию, чтобы один мог подменять или учить другого. Все прочие – в Гариене, караулят тех же торков, чтобы не пёрли из пролома.
– Торками зовутся звери, что напали на меня возле стены огня?
– Угу, – промычал Борн. И, прожевав, добавил. – Добродушнейшие создания.
– А зубы им такие зачем?
– Питаются паразитами, что окукливаются в остывающей лаве. Дробят её зубами, глотают, вместе с мелкой, но сладкой начинкой. Переваривают, что возьмёт двухкамерный желудок, где щёлочь и кислота по очереди обрабатывают съеденное. А остатки – извергают обратно. Когда-то вы называли их «асфальт».
– Асфальт? Что это? И что значит «когда-то»? Разве было иначе?
Борн усмехнулся невесело.
– А как же? – и видя недоумение магистра, добавил. – Только не говори мне, что ты сам не читал людской истории!
– Читал, – пожал плечами магистр. – Но не помню там никакого асфальта. Что это? Некий период в сношениях с тварями ада?
Борн нахмурился.
– Некий продукт химических реакций. Вряд ли ты это поймёшь, хоть и маг.
Фабиус хмыкнул.
– Куда уж мне. Я даже на помосте не разгадал твоей игры. Только сейчас понимаю, что это именно я обвинил несчастного беса в краже Алекто. С твоей подачи, но именно я. Ты, верно, не смог бы соврать Пакрополюсу?
– Не смог бы, – Борн с усмешкой качнул головой и деланно рассмеялся. – Но согласись, я аккуратно раскладывал карты и был весьма убедителен?
– Тем не менее, ты меня использовал: глупого самонадеянного человечка! – констатировал магистр.
Борн развёл руками и кивнул. Он вытер жирные ладони о матерчатую салфетку и швырнул такую же через стол Фабиусу.
– Это бес, он враг тебе? – спросил тот, наливая ещё вина.
Был ли магистр раздражён или потрясён сейчас? Да ничуть. Всё это – давно отболело. Вот если бы Борн рассказал эту историю тогда, когда в Ангистерне после той страшной кровавой ночи встало солнце, и маг оказался один в опустевшем доме префекта. Когда он метался из угла в угол, пытаясь осмыслить, что же произошло? А сейчас…
Сейчас мир и порядок были восстановлены уже. В Ангистерне – восстановлены. И инкуб переключился на его родной Ренге. Ну что ж…
Фабиус прекратил ток мыслей, чтобы не раскрывать своих намерений и пристально взглянул на Борна: так ли ему просто читать мысли, особенно если нет внутренне произносимых слов?
– Расскажи уже теперь, дело-то прошлое? Почему ты сокрыл имя настоящего похитителя Алекто? Это один из бесов, что гонялись за мной сейчас? Может, кузнец, ставший новым префектом? Ты передал ему власть над провинцией?