Капля расплавленного воска срывается с потолка, юный маг вздрагивает.
Тут же рябь пробегает и по коже демона, словно по шкуре норовистой лошади, зрачки его вспыхивают адовым огнём, разрастаясь на всю ширину радужки, а белоснежные зубы обнажаются в оскале. Но юноша больше боится отца, чем пленника, и злость демона даже развлекает его.
Инкубы беззащитны в пентаграмме. Они могут лишь корчиться, исполняя приказанное, когда отец предаётся с ними похоти, удовлетворяя свои извращённые желания. Застань он подсматривающего юнца…
– Кто-ты? – звуки сливаются в яростное шипение.
Если забыть про адов огонь, у инкуба такие глаза, словно он тоже способен страдать и думать. Но это – морок, один из любимейших демонами. Инкубы не разумны и не имеют души. Только их жизненная сила суть ценность для магов, эфирный движитель, способный питать человека, словно напиток богов, продляя жизнь, веселя кровь и оберегая от тягостных размышлений.
– Разве тебе положено знать имя вызвавшего тебя? – ехидничает юнец. – Он знает, как нужно разговаривать с демонами. – Чтобы нам было нескучно общаться, ты можешь называть меня «Киник». Но это, разумеется, не имя. Ну, а как я могу называть тебя?
– Аро, – кривится, но выдыхает демон.
В отличие от юного мага, он солгать не может.
– Прекрасно! – провозглашает назвавшийся Киником.
Он подходит к магическому столику, чьи витые медные ножки только и доступны взору демона.
Там юноша долго держит паузу, перебирая невидимые предметы, а потом берёт в руки… нечто. Шаг, и демон может видеть, что в руках у юноши резная шкатулка морёного дуба.
– Подчинишься ли ты сразу? Или попробуем это? – Киник роется в шкатулке и демонстрирует пленнику добычу – простенький с виду деревянный абак. – Как ты полагаешь, Аро, глубокие ли ожоги оставит на твоей нечеловеческой плоти рябина, выросшая на могиле девственницы?
Демон кривится, но глядит, не мигая.
– Злишься? – Киник старательно, по-взрослому, лепит маску удивления. – Учти, в этой шкатулке есть средства от самого стойкого упрямства. Вот кровяная яшма, называемая так же «гелиотроп», она выпивает рассудок. А вот ошейник из шкуры кошки, служившей вместилищем для беса… – юноша запускает руку в шкатулку и внимательно смотрит в сузившиеся зрачки пленника. – Я убедителен, Аро?
Демон лишь тяжело дышит. Глаза его похожи теперь на остывающие угли – красный зрачок почти исчез в чёрной радужке.
– Отлично! – Киник делает шаг к пентаграмме, а сам думает, что «радужка» смешивает многие оттенки в глазных яблоках человека, и лишь у демонов всё многообразие – чёрный да алый. Однако и их глаза дышат: то порастают алым сквозь черноту, то сужаются до малого обиталища огня.
Киник в задумчивости стоит над инкубом, и лишь потом вспоминает про шкатулку. Идёт поставить её на стол. Абак он на всякий случай захлёстывает вокруг запястья.
Возле стола юноша снимает плащ, небрежно роняет его под ноги.
– Зачем-тебе? – спрашивает демон, наблюдающий за его приготовлениями.
– Ты не поверишь, но я – ученик своего отца, – задумчиво произносит Киник. – Меня с детства готовят в маги, целыми днями держат за книгами в четырёх стенах…
– И-не-разрешают-брать-в-руки-меч? – подсказывает демон.
Киник наигранно хохочет. Он знает, что Отца всех демонов называют так же отцом лжи. И потому дискутировать с демонами бессмысленно и даже опасно… Но… ведь отец говорит с ними? Они не выйдут уже из пентаграммы, а значит, их ложь заранее лишена своих ядовитых зубов?
– Да, Аро, – снисходительно кивает Киник. – Я знаю магов, ведущих дружбу с мёртвым железом, но отец не из их числа. Да, он исследует новые амулеты, вроде вот этого… – юноша касается шестиугольной звезды на груди. – Но мало им доверяет. Не питай надежд, видя на мне кольчугу. Башня защищена кровью жертвенных быков, убитых перед её основанием и замурованных в фундамент. Их черепа ещё не сгнили.
Демон знает, что древние заклятия сильней его слабой магии. Сейчас они тянут из него последние силы. Глубже этой боли он удерживает пока лишь средоточие жизни. Но это – кувшин для пленившего его мага.
– Зачем-тебе-владение-мечом? – спрашивает он едва слышно.
Ему не очень-то легко даже дышать в колдовской башне.
– Хочешь предложить мне умения воина? – смеётся Киник. – Нет, Аро, я не ленивый бездельник, неспособный учится по гравюрам. Мечом я владею неплохо. У меня нет лишь возможности открыто показать это. Даже кольчугу я надеваю, только оставаясь один. Я не смею огорчить отца тем, что хочу подвигов и путешествий. На виду у всех – я смиренный ученик мага. Но в нашем городе хватает сыновей младших вассалов, искусных уже к моим годам в убивании железом. Они…
Взгляд юноши затуманивается. Он смотрит на обнажённое тело демона, его могучую мужскую плоть, такую пугающую даже когда она спит, и его охватывает жар возбуждения.
– Они смеются надо мной, – бормочет он одними губами. – Кличут девчонкой. Говорят, что даже поломойка не пойдёт со мной, ибо в магах нет мужской силы. Ведь отец смог зачать меня, лишь разменяв полторы сотни лет! Они не понимают, что у магов есть более важные дела! Не понимают, насколько я выше любого из них! И каждого могу заставить служить мне – хоть гением своим, хоть умом! Но я… Ты должен научить меня магии телесного огня, инкуб! Чтобы они смотрели на меня и видели то, что покажется им самым великим!
– Я-могу-взять-тебя, – соглашается демон.
– Ты что, оглох? – зло интересуется Киник. – Это я буду брать тебя, как захочу!
– Я-беру-всегда! – красные глаза снова вспыхивают.
Демон измучен страхом, давлением стен, чужим воздухом, застревающим в горле, но то, что предлагает юнец – непостижимое нарушение договора между миром и иномирьем.
– Ты в этом уверен? – холодно интересуется Киник и поправляет абак на запястье.
В другой руке у него словно бы само собой возникает крохотное рубиновое распятие.
– Я-беру-всегда! – демон рычит, но сияющее распятие заставляет его вжиматься в гранитную плиту пола.
Бьётся он тщетно. Иная реальность не выпускает изменившееся тело. Аро стонет: он был готов на смерть, но не на искажение сущностного.
Киник колеблется. Он даже себе не сумел признаться, почему смех приятелей так больно ранит его. Мало ли девственников среди младших сыновей графов или баронов? А уж про юных магов-подмастерьев и говорить нечего. И на внутреннем дворе городской крепости смеются над многими юнцами.
Проблема не в самом Кинике, а в его могучем отце. В отце, уважаемом и боготворимом юношей до того дня, пока любопытство не заставило его наблюдать за любовными забавами старого мага. Киник знал, что именно объятия инкубов дают отцу силу и молодость. Но не ожидал узреть, как великий маг сам терпит надругательства нечистых!
Вспомнив о подсмотренных грехах отца, юноша начинает мелко дышать, и пот выступает над его верхней губой. Мужчине не пристало! Его идеал – возвышенная любовь к прекрасной леди! Пусть и на одну страшную колдовскую ночь, как это положено магам!
Киник шагает к пентаграмме, развязывая кожаную верёвочку мягких замшевых штанов.
– Извини, красавчик, но в этот раз брать будет моя очередь. Или… – он улыбается и сморит в зарево глаз Аро. Очень красивых глаз, обрамлённых мягкими иглами ресниц. – Или я распущу абак, и ты будешь глотать рябиновые бусины по одной!
– Я-беру-всегда! – тело демона дёргается в магических путах, из глаз течёт мерцающая красноватая влага, слишком похожая на человеческую кровь.
Вряд ли это слёзы, но сердце юноши отзывается на миг. Он прикрывает глаза, чтобы не терять настроя… И снова видит пред мысленным взором униженную позу отца! Смех сверстников ударяет его в грудь, словно горсть мелких камней.
Киник, не открывая глаз, поднимает руку в жесте заклятия подчинения:
– Здесь беру я! Я здесь главный! И ты призван сюда служить мне! Прими же соблазнительную позу, как положено тебе по рождению инкубом!