– Я-инкуб-а-не-суккуб! – рычит демон, внутренности которого раздирает заклятие, усиленное абаком.
Он пытается противиться. Пентаграмма начертана старым магом. Юнец не тот, кто пленил инкуба в неведомом этому мире!
Но силы неравны: в руках Киника могучие амулеты. Только глаза демона сопротивляются на искажённом лице, а тело подчиняется юному магу, выворачиваясь в униженной позе.
Юноша делает шаг в пентаграмму и опускается на колени перед инкубом, безвольно открытым для ласки или насилия.
Киник боится, что в первый раз не сумеет совладать с собой, ведь, понуждаемый отцом к наукам, он едва находил время щупать в тесном коридоре служанок. Но запах чужого пота ударяет в ноздри, жар заливает тело юноши, и он уже дышит также тяжело, как и пленник.
– Ты-будешь-наказан, – еле слышно шипит демон.
Киник смеётся и уверенно кладёт руки на удивительно нежную кожу смуглых ягодиц Аро, вдыхает всей грудью его волнующий запах.
Инкуб не справляет естественных надобностей. Он пахнет корицей и полынью. Тело его так бархатисто, что хочется гладить и целовать самые укромные места.
Киник ощущает, как ноет его мужское естество. Он уже полностью уверен в себе. Чужое тело податливо и умело пропускает его внутрь. Кровь ударяет в голову.
Но юноша всё-таки ученик мага. Он привычен к сдержанности и аскезе и не торопится двигаться.
– Скажи мне, как я тебе нравлюсь? – улыбается Киник, наслаждаясь униженной позой демона. – Ну? Что ты обычно говоришь, когда бываешь с мужчиной?
Голова Киника кружится от неведомой раньше узости и вседозволенности в насилии над другим.
– Инкуб-может-только-брать! – еле слышно бормочет демон.
Киник смеётся и снимает с запястья абак.
– Это самообман, Аро. Или ты хочешь проверить, как обжигают эти бусины? Говори же мне о любви! Возбуди меня!
Демон молчит. И умирает сейчас дважды. Даже освободись он теперь, иномирье не примет его назад.
Киник кладёт абак, вытянув бусины по ложбинке гибкого позвоночника, и конвульсии боли обеспечивают юному магу желанное движение.
Когда наслаждение захватывает юношу целиком, он вдруг становится тысячей птиц, проникает разумом на вершины гор и к корням воды. Самые отдалённые уголки людских сознаний открываются ему! Он даже видит отца, скачущего на коне сквозь дремучий лес. Отец вернётся нескоро. У Киника ещё много дней желанной свободы!
Юный маг поднимается с колен. Фигура в пентаграмме снова распластана на спине, словно ничего и не было. Лишь из рун, выдолбленных в каждом из пяти углов пентаграммы, сочится голубоватый дым.
Киник громко смеётся, и стены башни отвечают ему эхом. Инкуб кажется теперь не таким огромным и могучим, и весь он, словно бы, подёрнут пеплом.
Это правильно. Его жизненная сила будет перетекать теперь день за днём в жилы назвавшегося Киником. А когда демон истает весь, месть иного мира настигнет куклу из тряпок, которую юноша нарёк и посадил на маленький алтарь под крышей.
Снова молния ударит, как покажется горожанам, в башню колдуна и взметнётся на миг чёрное пламя, пожирая куклу. Вот и всё. Отец всегда делает так.
Киник одевается, собирает оброненные амулеты: абак лежит слева от пентаграммы, распятие – справа. В какой-то миг страсти он уронил их и стал беззащитен. Будь демон посильнее…
Юноша чувствует вдруг, что грудь его наполняется жаром, кровь давит на сердце, заставляя его содрогаться. Приходит мысль, что отец будет отсутствовать не так уж долго, и следует поторопиться в погоне за близкими наслаждениями нечаянной свободы.
Ещё не понимая самого себя, Киник подхватывает отцовскую шкатулку и одну из запретных книг со стола. У тяжёлых дверей, окованных медью, он оглядывается. В глазах Киника на миг вспыхивает и исчезает образ сорока свечей, и огонь окрашивает его зрачки нестерпимо алым.
***
Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
Дорога на Ренге.
Год 1203 от заключения Договора, месяц Урожая, день 22-й.
Магистр Фабиус закрыл глаза. Слёзы текли по его лицу. Он не должен был так беспечно проводить сложные обряды, напугавшие ребёнка, не должен был уезжать так поспешно. Он виноват сам!
Разве думаем мы, как дети поймут наши взрослые забавы? Мы стремимся, чтобы они не унизили нас своими детскими глупостями, но сами можем унижать их безжалостно...
– Что с ним сталось потом? – прошептал он едва слышно.
Но инкубу и не требовались слова. Он и так знал, о чём будет вопрос.
– Твой сын нарушил обряд, – ответил он тихо. – Душа его умерла. Но средоточие огня Аро наполнило его тело. В твоей башне «душа» инкуба томится сейчас в теле твоего сына. Она не может вернуться в Ад, там не примут её "голой". Если же она случайно покинет тело – тело тоже умрёт.
– Как могло случиться такое? Этот демон…
– Аро не был ещё провозглашён демоном. Он был слишком молод, глуп и неопытен. Его средоточие огня ещё не подчинилось Договору с Сатаной, иначе бы он просто погиб. И тогда в башне тебя ожидал бы сейчас монстр без души, ибо то, что сделал человек, тоже было необратимо. Я не знаю, сможем ли мы их разделить. По крайней мере – я не смогу.
– Тебе-то какое дело! – огрызнулся магистр и посмотрел в глаза Борна, которые при его словах буквально вспыхнули.
И отвернулся, моргая. Слёзы спасли его радужку от ожога.
Он долго молчал. А потом спросил:
– Выходит, ты знал всё это с самого начала? С самой первой нашей встречи?
Борн тяжело вздохнул и не ответил. Чего отвечать, когда и так всё ясно?
– Но почему ты не сказал мне этого раньше? – воскликнул Фабиус.
– Но как?! – вскрикнул инкуб. – Как я должен был сказать это тебе? – он поник плечами. – Как я мог заставить человека поверить демону? Я старался понять, в чём твоя логика, чтобы убедить тебя, но я так и не понял. Всё вышло случайно…
– А этот спектакль с Алекто? Он тоже нужен был лишь для того, чтобы я тебе поверил? Так это ты украл её?
– Кого? – удивился Борн, словно позабыл уже всё, что было с ним в Ангистерне.
– Алекто? – переспросил маг уже с сомнением и прикрыл глаза ладонью.
Смотреть на Борна не было никакой возможности, внутри демона всё пылало.
– И зачем бы мне сдалась эта взбалмошная кошка? – Борн отвернулся и помотал опущенной головой.
– Но тогда… кто? И как она оказалась потом в Ангистерне?
Борн медлил с ответом. Потом снова покачал низко опущенной головой: мол, откуда я знаю?
Но маг уже и не смотрел на него. Он думал о Дамиене. О том, что заставило сына вызвать демона? Ведь ничего же не предвещало? Или это он был так слеп?
– Если бы знать заранее… – пробормотал он. – Но что же с Дамиеном? Выходит, это он заперся на острове? Верно, решил, что всего лишь оборотился в демона? Что же вышло из него теперь, инкуб?
– Я не знаю! – огрызнулся Борн. Плечи его напряглись. – Знаю одно – видеть он не желает никого!
Глава 28. Только в дыму
«Вашими словами вы не обманете ребёнка; не слова ваши будет он слушать, но ваш взор, ваш дух, который обладает вами».
В. Одоевский
На земле и в Аду, день 22-й.
– И что мы теперь будем делать? – тихо спросил Фабиус.
Демон и человек долго ни о чём не говорили. Сидели молча на холодном ветру спиной друг к другу. Колдовской огонь погас. Короткий день осенний умирал, и красное солнце низко висело над Неясытью.
Фабиус глядел на остров Гартин, где угадывался силуэт магической башни, Борн смотрел в воду. Временами она вскипала бурунчиками, кое-где всплывала сварившаяся рыба. Сначала один за другим – два гольяна, потом сорожка…
– Это я хотел бы спросить у тебя, – вздохнул инкуб. – Ты – человек, люди – хитры и изворотливы. А я… Хочешь, я испепелю реку? – он вскочил в порыве, но не повернулся к Фабиусу, опасаясь обжечь его взглядом. – Я могу многое, маг. Но я не знаю, что делать с мальчиком, так и не ставшим взрослым.