– Мы растём медленно. Амана носила меня на руках тридцать лет, пока я не научился хоть как-то принимать похожий на ребёнка облик. Она давала мне пищу и тепло. Она научила меня щадить тех, кого любишь. Я очень плакал, когда она умерла.
Хел отвернулся к реке, сделал несколько шагов к берегу и замер там.
«Тебя показывали на базарах, как неведомую зверушку, но научили любви, – подумал магистр. – Я же растил сына, давая ему всё, что умел. Чему научил его я?»
– Щадить тех, кого любишь, – только это и повторил он глухо.
Щадить… Магистр знал: к тем, кого мы любим, мы особенно жестоки.
Он обернулся, словно кто-то дотронулся до его плеча, и увидел, что тёмное пятно на лимском тракте приблизилось, и уже различимы люди, что движутся по нему.
– Что там? – спросил он вслух, не ожидая, что Хел откликнется.
Но тот повернулся, сморгнул розоватые слёзы и уставился вдаль.
– Группа людей. Четыре десятка и ещё восемь. Они ищут тебя. Они идут, движимые одной целью – найти своего бога. Они думают, что демон, которого они видели в Ангистерне на Ярморочной площади – их бог.
– Крещёные? – удивился Фабиус.
– Наверное, – согласился Хел. – Я вижу, что лица их перечёркнуты ножом палача или руками единоверцев.
– Как они нашли нас?
– Они идут медленно, расспрашивая о вас. Они думают, что это вы, магистр Фабиус, украли у них бога.
– Вот ещё напасть, – нахмурился магистр. – Я не могу сейчас закрыть дорогу на остров. Острову нужны мука, дрова, мёд!
– Можно напустить морок, – предложил Хел. – Создать рядом ещё один остров на реке, призрачный. Крещёные будут искать дорогу к нему и на время оставят вас в покое.
Магистр задумчиво смотрел на тёмное пятно на дороге.
– Как сказал бы Борн - это будет обман… А я больше не хочу обмана.
– Тогда убей их? – предложил демонёнок с тем же выражением светлого улыбчивого лица.
Магистр смотрел, как чужой свет исходит из глаз его и прозревал. Он решил почему-то, что демоны подобны людям, обмяк и потерял бдительность.
Хел был порождением Ада, а Борн и вовсе – коварным глубинным демоном. С чего это человек решил, что их жалость и любовь подобны жалости и любви человеческой? С чего понадеялся, что инкуб по любой своей прихоти не зальёт остров Гартин кровью?
Да где он, в конце концов?!
А Хел? Что если он первым делом пожрёт душу доверившегося ему книжника Акрохема? Ведь так ему проще всего будет обустроиться в людском мире?
Магистр Фабиус дотронулся до магистерского камня на груди. Хел глянул коротко, и тут же опустил глаза. И маг отдёрнул руку, словно камень ожёг его.
Демонёнок знал! Знал, что предупредив магистра, он рискует и своей светлой головой. Что маг первым делом подумает о возможном предательстве самой демонической сути, и карающая длань его опустится тут же.
Фабиус сжал кулаки. Решения не было. Не было подходящей всем правды, которая была бы жизнью, а не смертью!
- Иди же быстрее! - сказал он, ощущая, как гнев на само бытие застилает ум. – Осенний день короток, а переместиться в незнакомое место ты не сможешь!
Он посмотрел на солнце, но легче ему не стало. Хел всё ещё стоял, замерев, словно ждал чего-то.
- Иди же! – крикнул магистр.
Он взлетел в седло и, не прощаясь, поскакал к мосту.
Борн же в это время был выше, чем само солнце.
Он не сумел провести эту ночь в библиотеках людского мира. Покой стал вдруг вреден инкубу: он слишком волновал его.
Совсем недавно Борн не находил себе места, дожидаясь пока маг вернётся из Ангистерна. Оказалось, эти мучения были благом по сравнению с чувством полной безнадёжности, что охватило его теперь.
Ещё полдня назад демон сторожил подступы к острову, ругал последними словами мага, что не торопился домой, читал и не думал ни о чём. Но вот заклятия и барьеры, охранявшие остров, сняты. Казалось бы – хватай то, что осталось от Аро и беги. Но куда?
Борн публично объявил себя изгоем на людской площади. Ад больше не примет его, и неизвестно, примет ли сын.
Впрочем, мальчик и так не смог бы жить в Аду… Или всё-таки оставался какой-то, пока неведомый шанс?
Оставался? Да он же лжёт себе!
Борн размышлял, зависнув в небе над островом, и медленно поднимался всё выше. Чувство отверженности само несло его прочь от Ада, но выходило, что и от земли.
Он поднялся над островом, над провинцией Ренге, над облаками, над плоским миром людей, таким, каким он был нарисован на картах Магистериума.
Инкуб прекрасно видел с высоты, что Серединный Мир гораздо больше магистерских картинок, но не это занимало его сейчас.
Он смотрел, как дышит вода, как лежит земля, как тучи цепляются за вершины гор. Мир Серединный был прекрасен в своей полусонной подоблачной прелести.
Сейчас Борн был мучим самим собой, как бывает мучим любой отверженный. Он проклял свой Ад, объявил себя изгоем его. Ему было больно, как не было больно даже тогда, когда он ощутил, что потерял Аро.
Та боль – всего лишь обожгла, оглушила, разъяла внутреннее и внешнее. Он глох от неё и перестал ощущать всё, но и боль – тоже. Сейчас же естество его, до последней, самой маленькой клетки, ныло и пело внутри. Плакало и смеялось. И не было ничего звонче того смеха и горче тех слёз.
Борн поднимался, пока холод не сковал его совершенно, и воздух не потемнел вокруг. Земля же сделалась совсем маленькой, и где-то там, внутри неё, едва угадывался Ад.
Демон вдохнул, и ощутил, как пустота наполнила его до самых краёв.
Готов ли он стать сосудом для пустоты? Или его всё ещё тянет вниз?
Но что ждёт его внизу? Путь в Ад теперь заказан ему. Он один среди этих сумасшедших людей, диких, странных… Ждёт ли его хоть кто-то? Сын ли ему тот, кто спрятался в башне, защитив себя от отца неумелыми заклятиями?
Не лучше ли вечный полёт? Он – демон, а демоны бессмертны. Он обледенеет, заснёт и будет странствовать вечно. И кто знает, возможно, ветер когда-нибудь донесёт его до другого мира, где он обретёт покой? А если нет…
«Нет! Не-е-т!» – отдалось в пространстве.
Демоны созданы для познания глубин Ада, но инкубам дана ещё и способность любви. А там, в холоде междумирья, есть ли место любви? Её суматошному смешному дыханию? Её красоте в уродстве? Её боли в радости?
Страх вдруг сковал члены Борна сильнее холода. Страсти с удвоенной силой заполыхали в нём. Он выдохнул пустоту и устремился вниз. К жизни. К глупости. К ошибкам. Но и к теплу.
Глава 30. Черти, женщины и кошки
«Дьявол в аду – образ положительный».
Станислав Ежи Лец
Первый круг Ада Великой Лестницы Геенны Огненной.
Туфовые пещеры и темница.
Численный год Дракона, месяц Арок, день его 23-й.
«Это наша победа! – поддакнул левый чёрт. – У нас ещё пять твоих карт, и мы меняем победу на одну из них!»
Пакрополюс вздрогнул и проснулся. Приснятся же под самое утро черти! Весь сон испортили!
А всё потому, что в нижнем Аду неспокойно: интриги клубятся, вяжут узлы мыслей и дел - он ощущал это всем своим естеством. Недаром в Аду ложа бесов и конклав демонов, но сонм чертей. Черти – вездесущи, мелки, лживы. Их слишком, слишком много! Будь он Сатаной, разинул бы пасть бездны и перекидал туда всех чертей!
Пакрополюс потянулся, понежил старое тело в лавовой перине, выбрался, отряхиваясь, как собака. Конечно, отряхиваться сейчас немодно, но как, чёрт их возьми, эти модные правила, приятно!
Яд в тайнике закончился, и Пакрополюс глотнул серной воды из горячего источника в глубине пещеры, умылся, прополоскал рот. Пора было приниматься за дела.
В правительственной темнице томился опальный Анчутус, Алекто в образе кошки была надёжно заперта пока в зеркальном зале. Нужно было решить, где взять магической энергии, чтобы конвертировать её обратно в фурию. А Анчутуса… Да Сатана знает, что с ним теперь делать? Ждать, пока издохнет сам?