Дверь распахнулась, и они спустились в подвал. Фабиус шёл впереди. Ему надо было снять последнюю защиту, что как змея затаилась у порога.
Демон принюхался так, как он делал это – вдыхая через рот.
– Тут очень… Очень много слоёв времени, – сказало он. – И башня твоя стоит на трупах.
– Думаешь, я об этом не знаю?! – рявкнул Фабиус.
Ему и без того было невесело в подвале.
– Но зачем ты это делал? – Борн не проникся сочувствием. Он озирался и принюхивался, лицо его хмурилось.
– Это магия, демон. Кому, как ни тебе знать, как важны в ней ритуалы? Я хотел полной власти над сим клочком земли…
– Ритуалы?.. – демон сделал один длинный шаг, догнал Фабиуса и удивлённо воззрился на него. – То-то ты всё время лепечешь бессмысленные слова!
– Почему – бессмысленные?
– А ты понимаешь их?
– Некоторые… – смутился Фабиус.
– Магия – не слова! – отрезал инкуб. – Это умение создавать образы такие же чёткие и прочные, как настоящие! Рисовать в своём сознании. И накладывать на мир. И мир – подчиняется творцу, ибо он есть Договор с ним! А ты… Ты крепишь себя костылями из трупов слов, не умея без них создать чистого абриса. Это смешно, маг! В Аду так делают только дети да старики! Ну… может быть ещё и черти, ведь нет никого ленивее чертей!
– Ты хочешь сказать!.. – ноги магистра подкосились, и он опустился в старое кресло, обитое изорвавшейся бараньей шкурой, услужливо дёрнувшееся, чтобы подхватить его. – Ты думаешь, что я убивал здесь, чтобы упрочить лишь силу своей фантазии?
– Ну да, – обыденно кивнул Борн, обнюхивая книги. – Иного и быть не может!.. – Он помедлил, размышляя, но не над речами мага, а над запахами и ощущениями. – Нет, маг, мы на ложном пути! Мальчик был здесь позже, чем наверху. Идём, выйдем во двор, может быть там я...
Борн обернулся к Фабиусу, странно сгорбившемуся в своём кресле.
– Идём же! – поторопил его Борн. – Лишь предрассветные запахи достаточно сильны! И ты нужен мне как проводник! Здесь витает лишь невесомое естество Аро, плоть его – плоть человека. Я не видел твоего сына, маг! Я не могу искать его внутренним оком, он не знаком мне! Без тебя мне придётся ощупать этот остров руками!
Но магистр сидел, словно статуя, и не мог даже разогнуться. Ему давно уже не было так больно.
Борн сморщился весь, нечаянно восприняв часть той боли, что терзала Фабиуса, уткнулся глазами в стопку пыльных манускриптов на полу у стены и… узрел там куколку. Маленькое, в ладонь, подобие человека из тряпок и лент.
– Вставай! Он не в башне! – воскликнул Борн. – Гляди! Он обманул нас простым деревенским колдовством! Да вставай же!
Но маг словно бы спал с открытыми глазами.
Демон тяжело вздохнул и побрёл прочь из подвала, из башни, в рассветную сырую серость осеннего утра. На берег реки, где промозгло и холодно, и совсем нет огня.
***
Чёрная кошка стала серой от пыли, пока спускалась тонкими ходами Верхнего Ада в пылающую бездну Ада глубинного. Там она смогла вобрать в себя чуть больше магии и на спинке у неё выросли короткие кожистые крылья.
Казалось бы, кошка должна была бежать вверх, верно? Ведь она ринулась в дырку в потолке? Но ведь темница располагалась ПОД троном, а значит, её «верх» на самом деле был спуском в более глубокий Ад. Так устроен мир, что верхнее и нижнее иногда довольно иллюзорны.
Чем ниже проникала кошка, тем горячее и призрачнее становилось твёрдое, становясь ещё более твёрдым, но и более проницаемым для неё. Ведь кошка была, по сути своей, тварью глубинного Ада. Наконец она достигла сплошного буйства огненной стихии, встряхнулась и нырнула в пламя, вбирая в себя его горячую силу. В ней вдруг проснулась здоровая лихая злость. Она летела напролом, почти не ощупывая разумом дорогу и громко взывая к Сатане. Её малую суть затмил великий инстинкт выживания. Алекто знала. Знала так, как могут знать только женщины и кошки: пришло время свершиться великому правосудию!
***
Борн прошёл по двору, распугивая слуг. Сел на берегу, на мостки, где любил сиживать Фабиус, и долго смотрел в воду, пока солнце не поднялось высоко.
Думал ли он, что смотрит в лавовую реку, что текут в верхнем Аду, или просто не видел вокруг ничего? Этого он и сам не знал. Что-то дурное давило ему грудь и мучило смутной тревогой. Может, это было демоническое похмелье? Ведь люди почему-то страдают, выпив слишком много вина?
Слуг инкуб не замечал, и они тоже постепенно успокоились. И даже принесли для него одежду, сложив поодаль.
Наконец, Борн очнулся от раздумий, а может, вынужденное бездействие просто утомило его.
Фабиус спал, сын был где-то рядом, но...
Но как его искать в такой тесноте образов и запахов? Может, просто по-человечески обойти остров, обшарить все закоулки, коснуться созданием каждого здесь? Кто-то же видел Аро?
А почему нет, в конце концов! Сколько можно сидеть без толку!
Борн поднялся. Прачки наблюдали за ним из дверей большого дома у башни. (Оттуда же пахло кухней). Конюх затаился за кучами сена у коновязи.
Демон фыркнул, поднял с земли аккуратно сложенную рубаху с застёжками из серебра и лазурита, какие носил Фабиус. Под ней лежали кожаные штаны и плащ с синей фибулой и знаком магов. Вот забавно-то.
Инкуб обрядился как магистр, и даже поглядел на себя в воду – похож он теперь на мага, гостящего у Фабиуса?
И тут от моста заржала лошадь и демон обернулся. Небольшая группа всадников на той стороне реки подъехала с объездной дороги, но крещёные перегородили ей путь.
«Кто это?» – спросил Борн сам себя.
И сознание услужливо подсказала ему, что это почтенный мэтр Тибо со своими слугами и двумя людьми из городской стражи, правитель Тимбэка и всей провинции Ренге, в отсутствие самого Фабиуса, разумеется.
Измученный неизвестностью и долгим отсутствием магистра, глупый человек решил сам приехать на остров Гартин. Но день выбирал, не спросив даже неумеху-лекаря, и вот попал теперь в окружение озлобленных оборванцев. (Так думал сам мэтр Тибо, испуганный и растерянный).
Борн хмыкнул и пожалел, что не прихватил остатки рябиновой водки. Можно было бы снова сесть на мостки, глотнуть горячего людского пойла и посмотреть, что учудят крещёные со здешним префектом. По Ангистерну демон помнил, что префекты бывают жутко забавны, а два стражника на четыре сотни дураков – лишь украсят спектакль.
Префект, однако, тоже узрел на том берегу кого-то в одежде мага и начал голосить, взывая к нему. Борн, разумеется, остался равнодушен, и это было хорошо для того, кем он мог бы и перекусить, а вот большая чёрная птица камнем упала с вышины, и демон распознал в ней сначала ворона, а потом старенького горбатого и носатого мага.
Демон уловил интересные и аппетитные запахи страха, уселся-таки поудобнее и начал шарить внутренним взором по полу колдовского зала, где они с Фабиусом так хорошо проводили вчера время. Куда этот маг запрятал остатки водки?
Задача была трудной, хоть демон и помнил все места, где ему доводилось бывать достаточно хорошо, чтобы бродить по ним вот так, на расстоянии.
Наконец, бутыль нашлась на лестнице. Борн материализовал водку на мостках и налил стопочку, благостно взирая через реку. Там то ли маг увещевал крещёных, то ли крещёные громили его: без бутыли было явно не разобраться!
– Отдай нам его! Отдай нам нашего бога, и мы уйдём! Он там, я видел его сияние!
Голосящий крещёный напоминал слепого, так белы были его глаза.
Остальные тоже не молчали, но магистр Грабус плохо понимал лепет черни. Не потому, что презирал её, совсем нет. Просто за 200 лет, что он украл у судьбы, необразованные люди стали говорить совсем иначе, чем он слышал в юности. Речь их изменилась, магистр Грабус не поспевал за ней, занятый государственными и книжными делами среди людей учёных.
«Да где же Фабиус? – размышлял он в смятении. – Секретарь Совета Магистериума, сообщил, что маг уже четвёртого дня как отбыл из Ангона! Здесь пути-то всего на двое суток!»