Языки пламени, из которых складывался облик Сатаны, переплелись и опять отразили уже изменившегося Борна.
– О, таким ты мне нравишься больше! – усмехнулся Сатана. – Но мятежный ум в тебе развился слишком поздно. Прочь, неудачливое дитя! У меня теперь другие игрушки!
Изменчивый надменно полыхнул языками пламени и исчез. И тут же пространство междумирья сжалось, сдавливая инкуба в смертельные тиски.
***
Фабиусу снился сон: магический кристалл вибрировал на его груди, раскаляясь и разламывая пространство.
Он увидел совсем рядом Грабуса Извирского, главу Совета Магистериума, а где-то вдалеке – трёх других магов – придержателей Закона – Кебеструса Рабуйётта, желтолицего и хитрого, как лиса, Икарбаруса Асекского Белейшего, красивого седого старика, глуповатого, но знающего все законы на память, Тогуса Твёрдого, самого молодого и воинственного из высших магов. Лица всех четверых были напряжены и испуганы.
И тут же Фабиус услыхал настоящий глас Сатаны, от которого сотряслась земля и огромные волны поднялись на реке.
Магистр вздрогнул и проснулся.
Он сидел в некогда любимом, а теперь сосланным в подвал кресле, обтянутом облезлой бараньей шкурой. Он понял это наощупь.
В подвале было душно и очень темно. Борн ушёл, и только сейчас маг осознал, что ночью бродили они с ним без свечей, демон сам источал весь необходимый свет.
Магистр облизал губы и ощутил, что язык его скользит кинжалом по наждачному камню. Голова раскалывалась то ли от дурного сна, то ли от выпитого накануне.
Фабиус хотел прошептать заклинание, зажигающее свечи, но вспомнил вдруг сказанное Борном во всей удивительной боли и ясности и… зажмурился. И создал перед закрытыми глазами образы свечей, пылающих в подсвечнике на столе.
Открыл глаза, уже понимая, что свечи горят. Но радости от содеянного он не ощутил, лишь глаза его заслезились, а мозг прошил новый удар боли.
«Прочь, морок! Голова не болит! – сказал себе маг. – Нет, надо иначе... Надо заставить себя забыть про боль и ощутить ту, утреннюю, лёгкость…»
Он вспомнил бурунчики на стальной воде Неясыти, сырой пронизывающий ветер с холмов, дающий ясность уму, и в голове у него тоже прояснилось.
«Вот так, – сказал он сам себе. – Вот так ты, Фабиус, магистр Ренгский, прожил шесть человеческих жизней и понял, наконец, кто ты есть. А есть ты – низкая тварь. Мерзкое и безобразное порождение людских ошибок и суеверий. И церковь Сатаны плачет по ночам о твоей душе. Так встань же и иди».
И магистр Фабиус встал. И пошёл из подвала, запнувшись пару раз на ступенях, потому что прояснилась только голова, а тело всё ещё ныло и просило покоя. Магия – половинчата. Так уж она устроена, что решает лишь заданные задачи, а вернуть лёгкость членам Фабиус позабыл.
И тут подземелье встряхнуло.
Фабиус в раздражении всё-таки пробормотал заклятие, возвращающее ясность и уму, и телу, но тряска продолжалась.
Да что творится-то? Где Борн?
Во дворе выла собака. Земля ахала и вздрагивала под ногами, как шкура огромной лошади. Пахло серой. Небо было чёрно-синим, с тёмными полотнищами туч, лишь в зените пыльным светильником теплилось солнце.
Маг остановился на высоких ступенях башни, окинул глазами двор.
Слуги попрятались. Это они правильно сообразили. Эта история совсем не про них… Но где Борн, Сатана его раздери! Что он натворил здесь? Открыл дыру в Ад?
«А вдруг прав был всё-таки Хел? – подумал магистр. – Как же я мог довериться демону? Уснуть глупо и безмятежно? Бросить тут всё без присмотра?»
Он огляделся. Прислушался, морщась от вони и надсадного воя несчастной животины.
Откуда-то доносились тонкие едва слышные голоса. Наверное, с другой стороны реки, но что там – он никак не мог разглядеть. Словно марево поднималось от воды, застилая противоположный берег.
Фабиус сосредоточился на магическом зрении, но понял лишь, что сколько не гляди вокруг – везде тьма. Весь Серединный мир людей словно завис на её краю.
«Если договор о Магистериум Морум будет нарушен, пусть смерть шагнёт с высокой скалы в пропасть!» – так было записано в древних книгах. Но записано это было давно, и никто уже не помнил, почему «смерть»? Почему – «в пропасть»? 12 веков минуло, как вода в песок. Фабиус и сам не поверил бы...
Ветер, вполне зримый чёрный ветер, развернулся вдруг полотнищем, ринулся вниз, ударился о башню так, что она застонала, коснулся лица магистра, ожёг болью, извернулся, снова лизнул башню…
Башня, высоченная, заложенная на четырёх быках и восьми невинных жертвах, зашаталась.
«Надо торопиться», – подумал маг. – Нужно выяснить, что происходит! Голоса так или иначе – с того берега!»
И он побежал к мосту.
Остатки хмеля выветрились сами собою, ноги уже не заплетались, но мост приближался неестественно медленно, видно, мешало какое-то колдовство. Тогда Фабиус представил, как он, словно ныряльщик, рыбкой, прыгает через мост, и… полетел, раздвигая волей тягучее пространство!
И он увидел тогда, что за рекою, вместо холмов, припудренных сероватым засыхающим полынком, раскинулась обширная чёрная пустынная земля, разломанная на острова пропастями, из которых поднимались мутные горячие дымы.
Дул чёрный ветер, тряпкой носящийся по этой негостеприимной земле. На одном из островов в ужасе жались друг к другу крещёные – разломы окружили их со всех сторон, и камни всё ещё сыпались, обрываясь, вниз. Крещёные пытались молиться, но бог их, наверное, оглох именно сегодня.
Фабиус долетел до моста и повис над ним. Путь ему преградила странная фигура, похожая на крест. Он присмотрелся и понял, что это висит без опор и верёвок безжизненное тело мэтра Тибо, раскинувшее руки так, словно кто-то привязал их к невидимой перекладине.
Распятый был недвижен, но руки немного покачивались, показывая, что верёвок нет, а он сам, растопырившись, висит во тьме.
– Эй, выходи! – крикнул магистр, не понимая, кого зовёт.
Он хотел видеть тварь, которая створила всё это. Если это окажется Борн…
Демон подошёл слишком близко к магу, вёл себя с ним, словно человек, но изменился ли Борн в своей сути? Стал ли он кем-то иным, а не пожирателем людских душ?
Борн – прежде всего враг, чужак, иной, непохожий. Он и не обязан был оказаться таковым, каким магистр Фабиус понадеялся его увидеть. Маг сам наделил демона человеческими чертами. И вот пришла расплата за малые надежду и доверие между чуждыми: мир человека застыл на непознаваемом краю, терзаемый чёрным ветром!
А может, для Борна предательство как раз и явилось решением всех его проблем? Или оно – нечто домашнее и обыденное для демонов? Может, в Аду следует поступать именно так? Может, инкуб всего лишь сумел отыскать сына, пока Фабиус спал? Забрал его душу и…
Что же сумело поднять тьму из Адских глубин? Неужели мир людей, устами и делами мага, тоже доверился демону и был разрушен?..
Но так ли это на самом деле? Борн ли тому виной? Или здесь поработали те, тёмные злые силы, что сами начали игру с миром людей? Что поселили в Ангистерне беса под видом префекта? Беса, сгубившего всех тамошних магов, заселившего город своими сородичами, погнавшего глупых горожан на бунт и смерть?
Разве Борн всё это устроил? Разве Борн гнался за магом, разверзая пропасти и выбрасывая оттуда адских зверей? Разве Борн позвал в людской мир фурию, которая пожирала по ночам женщин? Но кто же?
Маг ощутил, что мир вокруг внимает ему и ждёт его слова. Ждёт, что он обвинит инкуба. Ведь кого ещё подозревать в предательстве, нежели нечаянного помощника, что волею судеб и собственной воли встал у него за спиной?
Воля – вот самый страшный дар бытия. Больше всего мы боимся пойти по ней, по собственной воле. Сделать так, как решаешь сам. Не обмануть и не обмануться, ведь всё только в твоих руках. И лишь ты виновен в своём выборе. Более – никто. Ни демоны, ни ветры чёрные….
«Если предатель Борн – сумей обмануться сам! – подумал маг, и губы его скривились в вымученной улыбке. – Смотри, магистр Ренгский, – сказал он себе. – Демоны бросают тебе подсказку. Мол, это не ты, старый больной дурак, довёл свой мир до самых границ безумия собственными ошибками. Это всего лишь демон! Чужак! Пришлый! Коварный и непознанный! Не ты доверился ему по глупости и малодушию, а это он толкал тебя под руку! Ну что ж... Смейся тогда!»