И Фабиус захохотал.
Глава 33. Плачущие
Мы пожинаем в жизни то, что посеяли:
кто посеял слезы, пожинает слезы; кто предал, того самого предадут.
Луиджи Сеттембрини
На земле как в Аду, день 24-й.
Алисса пересчитывала потраченные деньги, загибая для верности пальцы. 4 дигля и два глея она отдала за крепкий деревянный возок с тентом и старого буланого мерина, похоже, слепого на один бок. За возницу заплатила его хозяину два глея. Вон он, хлопает без толку вожжами, всё равно старая скотина не может идти быстрее, плетётся себе шагом. Два дигля ушло на дорожные сборы и одежду для Белки, что спит сейчас, свернувшись под тентом на свежем сене. Один дигль и семь глеев ушло на вяленую рыбу, хлеб, яблоки и гостинцы. Тут Алисса ничего не смогла с собою поделать. Она заметила, что Фабиусу очень по вкусу пришёлся козий сыр – солоноватый, с резким запахом, подаваемый к красному вину. Она купила сразу три больших сырных головы, оттого и вышло так дорого.
Алисса вздохнула, мысленно пересчитывая деньги. Для этого ей не надо было доставать их из платка, что был спрятан между грудей. Она помнила каждую монету, все её стёртые бока и зазубринки, ей трудно было расставаться с каждым из диглей, ведь это был единственный подарок Фабиуса. Ни платка, ни брошки не ставил он ей, лишь ласку и деньги.
Возок тряхнуло: старый мерин сбился с шага, потянул в бок, едва не вывернув людей на дорогу. Возница не сплоховал: спрыгнул, подхватил старика под уздцы, закрывая ему шапкой глаза. Алисса привстала: что-то чёрное виднелось вдали.
– Эй, это что там?! – спросила она.
Возница вытаращился.
А чёрное впереди, всё пухло и ширилось. Вот уже и ветер поднялся, и гулкий стон пошёл из-под земли.
– Земля енто стукает, – пробормотал возница, повисая на морде хрипящего коня. – Дай-ка плащ, господарка, морду ему закутать, а то ведь субьёт.
Конь дрожал всем телом, пятился, ударяясь о возок.
Алисса, не разбирая, вытащила новый зимний плащ, потом отбросила и сдёрнула с сена старую скатерть. Вдвоём они плотно увязали мерину морду. А Тьма тем временем затопила весь горизонт.
– Верёвку там дай, господарка, в возку, и ноги, мобуть, путать нада, – забеспокоился возница.
Алисса бросилась за верёвкой.
И вовремя! От черноты отделился лоскут и понёсся к ним. Конь застонал, не видя ничего, но чуя страшное.
Земля уже ходила ходуном у людей под ногами, когда они путали мерина.
Где-то впереди закричали, мимо пронеслась взмыленная лошадь без всадника.
– Лезь в возок, господарка! – буркнул возница.
Но Алисса не послушалась. Она помогала мужику путать мерина, подавая то нож, чтобы отрезать лишний конец, то придерживая конские ноги.
Земля поднялась, лопнула, и впереди разверзлась ямища с отвесными краями, какие бывают у оврага. Оттуда вылетело вонючее облако дыма.
– Ой-ой, – запричитал возница и попятился.
Из разлома в земле вылезла некрупная тварь, похожая на летучую мышь, но величиной с кошку. Она волочила крылья и шипела, разевая алый, усеянный шильцами зубов, рот.
– Оглоблю режь! – закричала Алисса. – Бей её оглоблей!
Но возница, увидев адскую тварь, запричитал и полез прятаться под возок.
Алисса покрепче сжала в руках нож, которым резала верёвки, подалась вперёд. Тварь чем-то напомнила ей несчастную Алекто. Поди, такая же никчёмная и тупая гадина!
Главное – не показать страх. Говорят, страх-то они и чуют!
– А ну, пошла прочь! – изо всех сил крикнула Алисса, размахивая ножом и лихорадочно вспоминая, нет ли в возке подходящей палки.
Тварь с сомнением посмотрела на женщину, потом на возок, но крылья её так и не раскрылись, и она, шипя, поползла прочь. Алисса кинулась было резать ремни на оглоблях, а потом вспомнила, что в возке под соломой лежит крепкая палка из белой акации, какие всегда берут с собою в дорогу крестьяне. Им не положено законами иметь другое оружие, а в дороге могут встретиться лихие люди.
Завладев палкой, Алисса уселась на возке, внимательно озираясь по сторонам. Где-то вдалеке раздавались крики, земля всё время вздрагивала, а хуже того – становилось всё темнее. Огня же разжечь было не из чего, кроме соломы в возке.
В «овраге» тем временем что-то грузно ворочалось и дышало. Наконец, из него показалась огромная лысая голова, похожая на лошадиную, только величиной с мельничный жёрнов. Зубы торчали из неё как попало.
Алисса судорожно вздохнула и сжала палку.
Новые удары земли разметали магистров, щедро вываляв их в земле.
Крепкий Тогус первым поднялся сам и поднял магистра Грабуса.
– Что это? – спросил он.
– Это Ад сходит на землю, – буднично сообщил старик. – Верно, наш Фабиус исхитрился нарушить Договор.
– А где он сам, этот отступник? – спросил магистр Кебеструс. – Может, Сатана примет его душу, как искуп?
Язык чёрного ветра слизнул половину холма. Крещёные в ужасе завыли.
– Подождём и посмотрим, – сказал магистр Грабус. – Если камни призвали нас сюда, то здесь и будет вершиться суд. Если нас спросят – мы отдадим отступника.
Фабиус мог бы испепелить бедного мэтра Тибо, но вина многих невинно убиенных и без того слишком тяготила его сейчас. Не сумев облететь живое (живое ли?) тело, он опустился на мост, тяжело осевший под его весом, и пошёл через реку, стараясь не смотреть вниз, ведь волны, такие же чёрные, как ветер, но слегка искрящиеся, почти захлёстывали брёвна. От воды исходил жар. Фабиус не хотел даже думать о том, загорится ли мост, когда волны достаточно нагреют его?
Он сделал последний шаг и ступил на землю, но брег перед ним обвалился и Фабиус прыгнул вперёд, ощущая спиной, как мост рушится в запылавшую воду.
Нет, он не видел этого, но воображение услужливо подсовывало ему картины, одна страшнее другой.
Фабиус прыгал, земля проваливалась… Он обессилел, пока не ступил на камень, что удержал его и дал собраться волей.
«Камень! – сказал себе Фабиус. – Я вижу дорогу из камня! И ей не страшны пропасти!»
И он действительно увидел дорогу. И ступил на неё. И тут же вдали показалась фигура.
Это была демоница: вёрткая, чёрная с алыми ладонями и губами. Она тащила кого-то упирающегося волоком по земле.
Потом она остановилась и крикнула, но Фабиус не услышал.
А потом чей-то голос произнёс сразу со всех сторон, будто вокруг были стены, и он отразился от стен:
– ПОРА, – сказал голос, грозно и радостно.
И завесы мира внешнего упали, а магистр Фабиус увидел себя в каменном зале, чьи стены из сталагмитов бесконечно уходили вверх. Полом зала была мозаика из чёрных плит и золота.
– ЧЁРНЫЙ – ЭТО ДОБРО, А ЗОЛОТО – ЗЛО, – сказал тот же голос.
И тут же посреди зала появилось железное кресло.
– САДИСЬ, МАГ? – предложил голос.
– Садись сам, – огрызнулся Фабиус.
Магистру было страшно. Он бросил только один взгляд на мозаику и сразу отвёл глаза – фигуры заплясали в его голове, взывая к нему и говоря с его разумом. А он не хотел говорить с камнями.
– МАГОВ СЮДА! – приказал голос.
Сверху шлёпнулось огромная длинная скамья со спинкой, крытая кровавым бархатом.
Скамья покачнулась и встала. И сверху же чья-то рука опустила на неё четырёх членов Совета Магистериума. Это были всё те же Кебеструс, Икарбарус, Тогус и глава их – Грабус Извирский. Но теперь они были недвижны и таращились, словно куклы.
– ТОГДА САДИСЬ К НИМ? – спросил голос.