— Не имеете права! — зашипел граф.
— Имею, имею, — утешила магичка, помахав своим жетоном.
— Имеет, — хмуро подтвердил поручик Кирай.
— Вы не можете забрать отсюда Йонаша, потому что он главный подозреваемый в деле о похищении человека! — повысил голос граф. — А это дело к вашему магконтролю никак не относится!
— А вы кто вообще такой? — ледяным тоном поинтересовалась Мия.
— Я граф Агостон Шекай! — выкрикнул граф, явно не ожидавший, что кому-то может быть неизвестно кто он.
— Вы гражданское лицо, и обсуждать с вами полицейские вопросы я не стану, потому расслабьтесь и помолчите пока. Поручик Кирай, что еще за похищение? Когда было открыто дело?
— Сегодня, — буркнул Кирай безрадостно, формальные правила делопроизводства он знал. — Похищена несовершеннолетняя девушка.
— А постановление об изъятии дела о проклятиях подписано вчера, — пожала плечами магичка. — Ничем не могу помочь. Идемте, учитель Йонаш.
Граф, потрясенный тем, что кто-то смеет ему указывать, беззвучно открывал и закрывал рот, пытаясь что-то выдавить, но лишь багровея от натуги, и наконец в бессильной ярости топнул ногой. Но старший инспектор Вессне на него даже не посмотрела.
— Когда было совершено похищение? — обратилась она по-прежнему к Кираю.
— Прошлой ночью.
— Тогда могу вас обрадовать, господа, у учителя Йонаша неопровержимое алиби на это время.
— Какое?! — воскликнули все трое, Иштван, к счастью, мысленно, а граф беззвучно.
— Как я и сказала — неопровержимое, — магичка мило улыбнулась. — Всю прошлую ночь господин Йонаш провел со мной и, уверяю вас, ни в какой несовершеннолетней девушке мы не нуждались и никого не похищали. И, кстати, поручик Кирай, имейте в виду, на вас зафиксирована жалоба за превышение полномочий и применение силовых методов в ходе ведения допроса.
— Эээээ… Мммм… — сказал поручик. Иштван то же самое думал уже некоторое время.
— Перенаправлю ли я эту жалобу в вышестоящие инстанции, будет зависеть от пожеланий и хм… состояния господина Йонаша. А сейчас позвольте нам пройти. Мне пора и делом наконец заняться!
Остолбеневшие граф и его подручные не пытались их задержать, и Иштван, прикрывая дверь, рискнул чуть замешкаться и услышал, как граф сдавленно прохрипел:
— У тебя всего три дня, Кирай! К пятнице Аннель должна быть дома!
Догнав магичку и поднимаясь вслед за ней по лестнице, Иштван все-таки шепнул:
— Я вроде не собирался подавать жалобу на Кирая.
— Почему-то я именно так и думала, — отозвалась женщина. — По поводу неопровержимого алиби возражений нет?
— Мммм… Когда вы пообещали защищать меня от людей графа, я представлял это несколько иначе…
— Вообразили, как я в бронированном корсете метаю в ваших врагов молнии?
— Что-то вроде, — признался Иштван. — Но все равно спасибо.
Женщина презрительно хмыкнула и ускорила шаг.
Магичка уверенно ориентировалась в пустынных коридорах бьорского полицейского участка, и очень скоро вывела Иштвана в вестибюль. Пожилой усатый охранник высунулся из своей застекленной будки, неловко поклонился старшему инспектору Вессне, а у Иштвана смущенно поинтересовался:
— Уже покидаете нас, господин учитель Йонаш?
— Увы, обстоятельства, — машинально развел руками Иштван.
Охранник понимающе закивал.
— Только уж вы сделайте милость, господин Йонаш, — заискивающе продолжил он, — учеников своих с крыльца заберите. А то зеваки скапливаются, непорядок. Прям митинг какой-то, этот… несанкционированный!
Иштван, обогнав магичку, выскочил на крыльцо. На тенистой улочке перед зданием участка, действительно, скопилось немало зевак. Мелькали среди них и серые мундиры гимназистов, и светлые чепцы кухарок и горничных, и шляпки домохозяек, и сюртуки ремесленников и прочих горожан. Иштван разглядел мадам Эпине, стоящую рядом с Борошем в первом ряду, и легко отыскал глазами и Дьюлу с каретой, ожидающих чуть поодаль под деревом.
Вся эта пестрая, праздная и охочая до зрелищ толпа зачарованно внимала Якобу, вдохновенно декламирующему с крыльца:
Учитель нам открыл просторы,
Он наш герой и молодец.
Свернем мы с ним уроков горы.
И он родной нам как отец!
На балюстраде сидел, украдкой зажимая уши, Марцель.
Учиться всем, конечно, нужно,
Любой дурак признает сам.
И гимназисты скажут дружно: