Алька вспомнила, что когда тебе десять лет, в чудо поверить очень легко. И принять его тоже просто.
— Жалко, что ее оттуда не достать, — тем временем рассуждала Леона, — я бы ее унесла к себе в спальню и играла бы с ней.
— Я могу попробовать ее достать. Не обещаю, правда, что получится…
Алька закрыла глаза, потянула руку к бабочке, одновременно пытаясь снова увидеть внутри себя те самые точки, мерцающие зеленоватым на черном бархатном фоне. Ей казалось, что связь с одной из этих точек чуть более сильная, да и сама точка светит чуть ярче.
— Она летит сюда, — радостно пискнула малышка, — как это у вас получилось?
— Сама не знаю, — пробормотала Алька, — пожалуйста, не говорите никому… Пусть это будет ваш маленький секрет, а?
Порхая, бабочка подлетела совсем близко и опустилась на ладонь. Алька открыла глаза. Ей и самой хотелось рассмотреть поближе красавицу. Невероятно, но бабочка, похоже, была самой настоящей, живой. Усики подрагивали, бархатистые синие крылья с зеленоватым отливом трепетали. Бабочка перебирала тонкими лапками, и Алька чувствовала легкую щекотку на коже.
— Вот бы мне ее взять, — восторженно пробормотала Леона, — за крылышки не хочу, испорчу… Как же тогда?
И тут Алька окончательно решилась.
Ей казалось, что у нее есть какая-то незримая связь с этим чудом. И она, даже не вполне осознавая как, послала мысленный образ. Бабочка на плече у Леоны. Бабочка на ладони у Леоны.
"Иди к ней, иди. Она теперь твоя хозяйка".
Это было чистой воды безумием. Да и как можно приказывать бабочке, которая и думать-то не умеет?
Но — получилось. Получилось.
Синекрылая красавица плавно взлетела с Алькиной ладони и аккуратно села уже на пальцы Леоны.
Алька попыталась снова увидеть глубоко внутри себя ту самую, яркую точку — и не увидела. И связь как будто пропала. Может быть, теперь эта связь образовалась у Леоны с бабочкой?
Покачав головой, Алька прошептала:
— Ну вот. Наверное, теперь она ваша. Обращайтесь с ней бережно и… Я не знаю, сколько она проживет. Вы ведь понимаете, что бабочки не должны улетать с рисунков?
Леона серьезно кивнула.
— Я знаю, что бабочек можно кормить сладкой водой, — сказала она очень серьезно, — не беспокойтесь. Я никому ничего не скажу. Как думаете, она не улетит от меня?
— Не знаю, — честно призналась Алька, — правда, не знаю.
— Ну и ладно, — покладисто согласилась девочка, — тогда я… мы пойдем. Отнесу ее к себе. Может быть, даже домик сделаю. Спасибо вам, ниата. Таких подарков мне еще никто не дарил.
Она медленно поднялась с дивана и, держа бабочку на вытянутой руке, отправилась к себе. Алька так и осталась на диване, а рядом лежал ненужный никому альбом с акварелями.
"Ну надо же, — подумала она, — все это просто невероятно. И все это — со мной… Интересно, что Мариус скажет?"
Алька не знала, как ее жених отреагирует на новость про ожившую бабочку, но почему-то казалось, что он просто прижмет ее голову к груди, скажет — ничего не бойся, маленькая. Мы все одолеем…
Снова хлопнула дверь. По гостиной рысцой пробежал человек в зеленом мундире. Потом он нырнул в следующую дверь и некоторое время отсутствовал. Точно так же прорысил в обратном направлении. Алька вдруг стало нехорошо — душно, снова поднялась тревога. Ведь все это не просто так, верно?
А потом в гостиную вышел Мариус. Алька поднялась, быстро подошла к нему, взяла за руку, заглядывая в глаза. И поняла, что Мариус страшно зол и раздражен.
— Что? — одними губами спросила она.
— Ничего. Идем, Алайна. Его величество пожаловал нам дом в Эрифрее.
И как-то зло, неприятно это сказал, как будто Алька в чем-то провинилась.
— Мариус, — прошептала она, — что произошло?
— Я же сказал, ничего, — процедил он сквозь зубы, — пожалуйста, пойдем. Незачем здесь задерживаться. И без того дел по горло.
Внутри все как будто скрутилось в ледяной узел. Да что ж такое? Почему он ничего не хочет говорить? Что такого произошло на этом треклятом совете?
Она прикусила губу и молча, покорно последовала за магистром Надзора. А на душе было больно и горько. Она ведь ничего дурного не сделала, почему он заставляет чувствовать себя виноватой? Почему?
Но все стало еще хуже, когда сели в карету. Мариус только отдал указание, куда ехать, и умолк, сверля Альку тяжелым взглядом. Карета тронулась, зацокали звонко подковы о булыжники. Мариус молчал, сурово сжав губы, и все смотрел куда-то сквозь нее. А у Альки все внутри болело, скручивалось жгутом. Она не понимала, почему все так. И не могла решиться спросить еще раз.