— Уверяю, — сказал он, — что вашему высочеству опасаться нечего.
— Вы так полагаете? — с некоторой долей сомнения спросил кронпринц. — Впрочем, — добавил он, и его лицо стало немного проясняться, — отчего-то я верю вам, барон. Что-то в вас есть такое. Еще при первой нашей встрече сразу вам как-то доверился. Вы, помнится, тогда говорили о какой-то моей великой победе?..
— Да, — сказал фон Штраубе. — Когда вы станете монархом, то непременно одержите победу сию.
— Значит, нынешняя угроза не столь велика, если я еще успею стать монархом, — проговорил цесаревич, изрядно приободрившись после этих слов.
— Обязательно станете, ваше высочество, — подтвердил фон Штраубе. — И спасете не только Россию, но и всю Европу от ее нынешнего супостата.
— Да, да, вы говорили, сколь я помню — от Бонапарта, кажется…
Фон Штраубе кивнул:
— Именно от него.
— И насколько скоро сие может случиться?
— Увы, лишь в грядущем столетии.
— До грядущего столетия еще надобно дожить, — вздохнул великий князь.
— Ваше императорское высочество в самом деле опасается за свою жизнь? — удивился барон. — Неужели престолонаследнику что-то столь сильно может угрожать?
— Ах, престолонаследники защищены, пожалуй, еще меньше любого смертного! — воскликнул Александр. — Вспомните судьбу дона Карлоса[63]! А про судьбу несчастного царевича Алексея, сына Петра Великого, не хочется даже вспоминать. Его перед смертью даже пытали. Отец однажды подсунул мне протоколы, в которых описывались эти страшные пытки! После того я месяц не мог спокойно спать!.. Так вы говорите, — снова обратился он к барону, — смертельная угроза надо мной пока еще не висит?
— В близкое время — никоим образом, — заверил его фон Штраубе. — Вы доживете до своей истинной славы.
На минуту-другую просветлев, Александр внезапно снова нахмурился.
— Однако, — сказал он, — отец для чего-то вызывает меня завтра утром. В последние месяцы он стал вовсе непредсказуем, и я так страшусь подобных вызовов!.. Ах, я был так неосторожен! Со многими — как сейчас выяснилось — заговорщиками позволял себе быть близок. Уверен, отцу о том хорошо известно, и вызов связан именно с этим. Я в отчаянии! Что, что я ему скажу?!
И тут неожиданно Бурмасов вмешался в разговор:
— Вам есть что ему сказать, ваше императорское высочество!
Александр взглянул на него недоуменно:
— В таком случае научите, князь.
— Простительно ли мне будет предположить, — спросил Бурмасов, — что ваш августейший отец мечтает великой славой увенчать свое царствие?
— Это безусловно так, — согласился престолонаследник. — Еще более, чем заговором, он взбешен неудачей, постигшей Суворова в этом походе, ибо слава победителя Бонапарта ему грезится денно и нощно… Впрочем, — с печальной улыбкой добавил цесаревич, — эту славу барон уже, помнится, предрек не ему, а мне; не так ли, барон?
— Да, — подтвердил фон Штраубе, — этой победой вы прославитесь на весь грядущий век.
Александр снова повернулся к Бурмасову:
— Тогда не понимаю, чем вызван ваш вопрос.
— Я разумею совсем другую славу, — сказал Никита. — Славу, которая, как, полагаю, и ваша, перенесется через века, но она будет вовсе иного рода, нежели ваша. То будет слава мудрого властителя, сумевшего на века вперед предостеречь свою страну…
— Это уж не благодаря ли какому-нибудь своему указу? — снова не сдержал улыбки, на сей раз весьма иронической, престолонаследник.
— О нет! — поспешил вставить Никита. — Благодаря своему посланию, предостережению для всей России, отправленному через века.
— И кто же его подвигнет на такое послание? — уже не улыбаясь, спросил Александр.
— Никто иной, как он! — указал Бурмасов на барона. И торжественно провозгласил: — Мальтийский рыцарь Карл Ульрих фон Штраубе!
Александр внимательно посмотрел на барона и после некоторых раздумий произнес:
— Что ж, сколь сие ни странно звучит, но я, пожалуй что, отчего-то готов поверить… Однако, — спросил он у фон Штраубе, не поделишься ли и со мной, рыцарь, что это будет за пророчество?
— Увы, ваше высочество, — сказал барон, — оно еще не сложилось.
— И когда ж сложится?
— Подобные пророчества, — пояснил фон Штраубе, — складываются только на самом рубеже двух веков. Мало того, они могут быть переданы не иначе как царствующей в это время особе.
— Стало быть, только отцу и не ранее, чем через полтора месяца, — проговорил престолонаследник, опять погрустнев. — Но государь меня вызывает не далее как на завтрашнее утро; какое же касательство все это может иметь ко мне?
63
Имеется в виду сын Филиппа II Испанского, убитый в заточении за участие в заговоре против отца.