— —
…Пламя успокаивается на миг, и снова доносится чей-то самоуверенный голос: «Встав во главе Балканского союза, Российская империя сможет показать прогнившей австрийской и германской монархии…»
— …Еще один шаг к гибели… — Впрямь это произнес фон Штраубе или только послышалось?..
— —
…Черный безлошадный экипаж двигался сам по себе. Кто-то вырвался из толпы и выстрелил по нему из причудливого пистолета. Кровь заливает чей-то раззолоченный мундир…
…Мальчишечьи голоса: «В Сараево убили эрцгерцога Фердинанда!.. Германия объявила России войну!»
— —
…Разрывы каких-то страшных, неведомых гранат — и сотни людей превращаются в кровавое месиво…
— —
…Падает, катится императорская корона…
— —
…А это что?.. Чье-то лицо с красивой бородкой… Почему-то фон Штраубе знает, что это император из будущего, далекий наследник Павла… Но голова его… Боже, голова!.. Эта голова отчленена от тела, чья-то рука швыряет ее в горящую печь и там шевелит ее кочергой… А двое с бородками клинышком разглядывают, как она горит…
— —
…Господи, уж не ад ли это?.. Воистину ад! Ибо людей привязывают к перекладинам, опускают на них в котлы с кипящей водой, а затем быстро окунают в море, отчего кожа у тех лопается и спадает наземь, а сами они — о ужас! еще живые! — голым мясом валятся на песок и корчатся на нем в чудовищнейших муках…
— —
…И рушатся, рушатся повсюду покрытые золотом купола церквей…
— —
…И жестокая звезда в небе над черной от крови водой… Боже! От крови его потомка-деспозина!..
— —
…Но видно и то, что далее. Царь-голод шествует по разоренной земле. Люди, похожие на скелеты, жуют древесную кору, но все равно умирают от голода. И другие засыпают песком эти бесчисленные мертвые кости, ставшие почти что голыми костями еще при жизни…
— —
…Колонны людей, бредущих по какому-то неземной силы морозу; кажется, сами люди вот-вот рассыплются со звоном, как рассыпается лед…
— —
…И гудит небо, наполненное железными птицами… И валятся во прах целые дома…
— —
…И звезда, страшная неугасающая звезда все полыхает над черной водой…
— —
…Господи, насколько неизбежна сила, убивающая все когда-либо созданное или родившееся!..
— —
... Боже, неужели все это будет?!.
— …Неужели все это может случиться?! — услышал он взволнованный голос императора.
Обессиленный от страшных видений фон Штраубе почувствовал, что пол уже не покачивается под ногами.
Он открыл глаза (даже не помнил, чтобы закрывал их) и понял, что уже не стоит на палубе «Голубки». Под ногами снова паркет дворца, и кто-то совсем уж, совсем крохотный, с передавленной шарфом шеей и высунутым языком восседал перед ним.
Затем все увеличилось в размерах. И шарф, и высунутый язык исчезли у сидевшего, и лицом он стал снова похож на нынешнего императора Павла.
— Неужели такое случиться может? — снова с ужасом спросил он.
— Это случится, ваше величество, — уверенно ответил фон Штраубе, — если ваших грядущих потомков не предостеречь и если они не внемлют тому, от чего их предостерегают.
— Но как же предостеречь? — спросил император. — Вы же говорите, все это может случиться через век, даже, возможно, более…
— Надо написать вашему далекому потомку послание, — подсказал фон Штраубе. — И если оно дойдет…
— Оно дойдет! — решительно перебил его Павел. — Оно не может не дойти! В империи совершается все, если на то есть мое повеление!
После тех высей, в которых побывал, фон Штраубе смотрел на этого маленького, курносого, напыщенного человечка и думал: неужели это тот, кому суждено явиться спасителем необъятной империи, а быть может, и мира всего? Да он и себя-то спасти не в состоянии, ибо вот он, вот он, этот страшный шарф, сдавивший ему горло. Минует едва больше года — и будет, будет этот шарф!..
— Кстати, насчет этого письма… — сказал Павел. — Мой сын Алесандр говорил мне про деспозинов. Если предположить, что я поверил его рассказу… Ответьте, барон, не течет ли и в жилах монархов кровь Грааля?
— Да, государь, — ответил фон Штраубе. — Поскольку родословные монархов сильно переплетены, то хоть немного крови, доставшейся от Меровингов, протекает в жилах каждого из них.
— И стало быть, — продолжил за него Павел, — пролить кровь государя — это почти то же, что пролить кровь Христову, не так ли?