«Я спас тебе жизнь, — хотел сказать Премель. — Разве это ничего не значит?» Конечно, он промолчал. Он не осмелился. Вместо этого он отвел взгляд и пробормотал:
— Не знаю.
— И я тоже, Премель. Ты был самым лучшим у меня, и все это ты разрушил в один момент.
Они постояли некоторое время молча, и казалось, что каждый из них ждет, что другой скажет что-нибудь.
— Можно задать тебе вопрос? — наконец нарушил молчание Премель.
Джибб с минуту пристально смотрел на него:
— Задавай.
— Если бы ты не любил ее, ты бы одобрял то, как она управляет Налем?
Джибб покраснел и сжал руки в кулаки; он некоторое время не отвечал. И когда, наконец, заговорил, его голос был удивительно тих.
— Да, — ответил он. — Но мне понадобилось много времени, чтобы осознать это. Она умнее, чем остальные, Премель. Сейчас ты уже должен понимать это. Она видит то, чего остальные не замечают. Вот почему она смогла победить Седрика. Вот почему она Правительница.
Премель кивнул, и ему даже удалось улыбнуться.
— Мне тоже потребовалось некоторое время, но сейчас я начинаю понимать это.
— Поздновато.
— Разве, генерал? — отважился спросить Премель, — Правительница, кажется, так не считает.
Джибб грозно посмотрел на него:
— Иногда она слишком снисходительна в ситуациях, подобных этой.
Премель покачал головой, открыто выражая несогласие:
— Нет. Нельзя одновременно утверждать и одно, и другое. Если она права в том, что пытается изменить в Нале старые порядки, тогда ты должен признать, что и относительно меня она тоже права.
— Не смей советовать мне, что я должен делать! — сказал Джибб, повышая голос. Премель снова подумал, не собирается ли генерал ударить его, но тот стал ходить взад-вперед по маленькому лифту, а его темные глаза смотрели в пол. — Ты — предатель! Из-за тебя чуть не убили Мелиор, ты косвенно виновен в смерти трех моих людей! И ты еще интересуешься, почему я не желаю простить тебя?
— Я также спас тебе жизнь, а когда Марар приказал мне убить тебя, я предпочел признаться в том, что сделал.
Джибб остановился перед ним, и на этот раз все-таки ударил его по щеке тыльной стороной здоровой руки. Премель пошатнулся, но быстро выпрямился.
— Никогда больше не смей говорить со мной о том, что ты спас мне жизнь! — воскликнул Джибб, ткнув в его сторону пальцем. — Речь идет не обо мне! А о Мелиор и о том, что ты ей сделал!
— Тогда почему ты это воспринимаешь так лично?
Джибб угрожающе шагнул к нему, но Премель не шелохнулся.
— Потому что она — моя Правительница, — ответил Джибб. — И она — мой друг. И потому что она и для тебя была Правительницей и другом, а ты предпочел ей золото. Я никогда не смогу простить тебя за это, даже если она сможет. — Он замолчал и провел рукой по своим непослушным темным волосам. — И, кроме того, ты был моим другом. Я доверил тебе ее безопасность, потому что ты знал, как много она для меня значит, и я думал, что ты, так же, как и я, готов умереть, чтобы спасти ее.
Премель стоял совершенно неподвижно, борясь с желанием заплакать и отчаянно пытаясь найти, что сказать. Но ничего не приходило в голову, или, по крайней мере, ничего такого, что бы смогло хоть как-то изменить ситуацию. В конце концов неважно, хочет ли Мелиор дать ему еще один шанс. Именно уважение Джибба он хотел вернуть, а его он, похоже, лишился навсегда.
— Это — все? — наконец выдавил Премель, с трудом проглатывая комок в горле. — Это все, что ты можешь сказать? Значит, я никогда не смогу снова завоевать твое доверие?
Джибб пристально смотрел на него несколько минут, а затем покачал головой:
— Думаю, никогда.
Премель кивнул:
— Хорошо. А ты сможешь, по крайней мере, обращаться со мной… вежливо в присутствии наших людей?
— Постараюсь.
Премель снова кивнул, а затем неопределенно махнул в сторону панели управления лифтом.
— Пора ехать.
Джибб смотрел на него еще несколько секунд, прежде чем нажать на нужную кнопку. Кабина дернулась вниз, а минутой позже снова остановилась, и двери, заскользив, открылись. Но ни тот, ни другой не шелохнулись.
— Ни на что не рассчитывая, я хочу извиниться, — сказал Премель.
Генерал отвел взгляд.
— Хотелось бы тебе верить.
Джибб вышел из лифта и направился по коридору в помещения для тренировок. Премель последовал за ним, не зная, что еще делать. Его лицо продолжало гореть в том месте, куда генерал ударил его, и он представлял след от удара, который появился на его щеке на всеобщее обозрение, словно надпись: «Я — предатель. Я предал вас всех». Все это вполне закономерно. Это была эмблема, которую он заработал, так же как и золото Марара.