– Не отвлекайся, – приказал Шорохов.
Гетера, к его удовольствию, стонала все активней. Телефон назойливо тренькал, и Олег, догадываясь, кто это может быть, сладостно ожидал стука в стену.
Постучали, однако, в дверь.
– Не бойся, это наши, – сказала девушка. – «Тук, тук-тук, тук» – это халдей.
Шорохов открыл. В коридоре действительно стоял официант – с бутылкой шампанского и двумя бокалами на подносе.
– Вас желают угостить… – Он помедлил, не зная, отдать ли поднос на пороге, или все же зайти. Видимо, старания очаровательной особы были слышны на всем этаже. Кроме того, трусы у Олега после профилактического обливания из графина еще не высохли.
– Заноси, – кивнул Шорохов. – А кто угощает, если не секрет?
– Не секрет. Из четыреста одиннадцатого. И вот, просили передать… – Официант вручил ему мобильный телефон.
В ту же секунду аппарат на тумбочке умолк, зато зазвонила трубка. Олегу стало так интересно, что он не удержался.
– Спишь?.. – спросил в ухе Лопатин.
– Сплю, Василий Вениаминович, – ответил Шорохов.
– Одевайся, и вниз.
– Э-э… так это…
– Дело срочное. У тебя пять минут.
Олег, скривившись, выключил мобильник и объявил:
– Оба свободны. Бухло заберите себе.
– Извиняюсь, что помешал, – брякнул официант.
– Все в порядке. Мы уже закончили.
Урну у входа все-таки погасили – для этого зачем-то понадобилось опрокинуть ее набок и раскидать мусор по ступеням.
Ледяной ветер мгновенно превратил влажные джинсы в две негнущиеся трубы, и Олег, увидев у подъезда синее «Вольво», обошелся без приглашения. В салоне гремела «Соловьиная роща» – не ремикс и не трибьют, а самый что ни на есть оригинал в исполнении Лещенко.
Лопатин сделал музыку тише и рванул с места.
– Василий Вениаминович, а нам обязательно в этом дерьме жить? – спросил Шорохов.
– Ты о чем?
– Я про гостиницу.
– Можно и не в этом. Можно в другом. Лишь бы вокруг вас народу вертелось поменьше… и попроще. В приличном месте все на виду. Покупка или аренда квартиры исключена. Нас же здесь нет.
– И не будет, – добавил Олег. – И жилищных перспектив тоже…
– ФСБ свою площадь предлагает, но там куда не плюнь – везде микрофоны, микрофоны…
– «Эта работа изменит твою жизнь к лучшему», – с чувством процитировал Шорохов. – «В твоих руках будет власть над человечеством»…
– Метафора. Власть у нас не в руках, а на поясе.
– Которой нельзя воспользоваться…
– Потерпи, сейчас приедем, – ответил он неопределенно.
– А что за спешка, Василий Вениаминович? Если точка финиша отнесена во времени, то не все ли равно, где будет точка старта? Почему бы и не утром?
– Финиш в этот раз никуда не отнесен. Он здесь и находится. У нас гости, – пояснил Лопатин. – В бункере человечек один сидит… Надо помочь.
– Что значит «сидит»? – не понял Олег. – Как он туда попал?
– Как мы попадаем, через дверь. Он оператор и тоже имеет право доступа. Этой комнатой многие группы пользуются. Она у нас от самого начала зоны, и еще столько же прослужит. Тихое место, без посторонних.
Василий Вениаминович остановился на светофоре, а когда снова тронулся, «Соловьиную рощу» уже сменил Эдуард Хиль. Шорохов посмотрел на магнитолу – играл не компакт-диск, а кассета.
– Хороший сборник, – заметил он, притоптывая ногой. – Только запись ни к черту. «Электроника-302»?
– Это самое древнее из того, что ты помнишь? – усмехнулся Лопатин. – Не смей попрекать старших, обормот! Лет двадцать субъективных выслужишь, вот тогда и будешь замечания делать… и сигареты по временам таскать.
Шорохов лишь сейчас подумал о том, что в пенсионном возрасте в Службу не попадают, – стало быть, Василий Вениаминович носит ремень с железками добрую половину жизни. И до сих пор на низшей руководящей должности – координатор оперотряда. И выше, видимо, уже не поднимется…
Об иерархии Службы в школе рассказывали мало. «Будет день – будет пища», примерно такая мораль вытекала из ответов инструкторов. Ася, даром что старшина, тоже ничего толкового своим подопечным поведать не могла. «Непосредственное начальство вы будете знать не только в лицо, но даже по имени-отчеству», – шутливо обещали на лекциях. И, как выяснилось, не обманули. А больше им ничего и не обещали – кроме «власти над человечеством», разумеется.
Оговорки инструкторов постепенно сложились в простую модель: самостоятельные отряды замыкаются на Отделы, Управления и в итоге – на какого-то могучего Старикана. Знать о нем полагалось лишь то, что в конце зоны ответственности он объективно существует, иными словами, в две тысячи семидесятом году Старикан еще не помер. О том, кто работает в других зонах, вне подведомственного столетия, не звучало даже намеков. Наиболее вероятно, что Служба расползлась по всей магистрали времени, или, как минимум, следила за ней с момента возникновения человечества, но задаваться подобными вопросами в школе не рекомендовали.
Василий Вениаминович как ветеран и мелкий, но все же начальник, наверняка знал больше, однако Шорохов решил, что если об этом и спросит, то как-нибудь после. Неуместная бодрость уже прошла, за ней явилась апатия и желание устроиться в мягком кресле поудобней. Не надо было в гостинице ничего затевать… Через несколько минут заснул бы…
– Так что за человечек у нас в бункере? – осведомился Олег, с трудом разлепляя глаза. – Что он там делает? Чай пьет?
– Чая у нас нет, а Дрозд вряд ли принес… Его так зовут, Дроздом. Он с вечера до нас добирался. Выполнял операцию в наших краях, столкнулся с каким-то уродом. Тот дал ему по лбу, потом вывез за город и бросил. Идиотизм… Дрозд к бункеру чуть ли не пешком топал. Надо же вернуть человека, согласен?
– Чтобы просто вернуть, достаточно одолжить ему синхронизатор, – со значением проговорил Олег.
– Боюсь, это не лучший вариант. С прибором он отправится не домой, а в точку вторжения. Синхронизатор, потерянный задолго до две тысячи сорокового, – это почти катастрофа, и Дрозд попытается его отбить. Не знаю, что у него получится… В первый раз отняли – почему бы не отнять во второй? Тебя-то они хоть в лицо не видели… Но ты можешь и отказаться. Я вот, правда, не могу… Мне – либо сдавать его с таким проколом, либо тебя уговаривать. Нашу Прелесть я, естественно, в расчет не беру.
– Да уж, если там по башке лупят…
– Сейчас еще на месте поговорим, посмотрим, что за птица этот Дрозд… – вопросительно произнес Лопатин.
– Посмотрим… – буркнул Шорохов.
Смотреть оказалось особенно не на что: в кабинете, докуривая Асины королевские бычки, маялся патлатый мужик с острым кадыком и запущенными рыжими бакенбардами. Добавить к ним черный пиджак и цветастую рубашку – получился бы типичный хлыщ с танцплощадки семидесятых, но Дрозд был одет в короткую замасленную дубленку и больше смахивал на прораба. Над левой бровью у него надулась и созрела крупная шишка с запекшейся ссадиной.
– Делись бедой, оператор, – сказал Василий Вениаминович.
– Беды никакой… – с фальшивым равнодушием ответил тот. – Вот железкой у вас разживусь, и все будет пучком.
– Обязательно будет, какие твои годы! – Лопатин коротко глянул на Олега. – Железку ты у нас получишь только одну: с блокированной датой финиша в твоем периоде. Устраивает?
– Стоило переться… – проскрежетал Дрозд. – Я сам все сделаю, дайте мне…
– С блокированным финишем, – отчетливо повторил Лопатин. – И там уж крутись, как хочешь. – Он достал трубку и начал не спеша набивать ее табаком из плоской баночки. – Кто это был? Местные?
Дрозд воткнул окурок в пепельницу и нехотя поднял глаза.
– До сих пор не пойму… – сказал он. – Нормальные люди так не действуют. А местным синхронизатор зачем?.. Взяли бы станнер, он все-таки на пистолетик похож. Нет же – отвезли, бросили у дороги…
– В лесу? – уточнил Олег.
– Хуже. На двенадцатом километре пост ГИБДД стоит, а рядом три гнилых тачки. Вот в одной из них я и оказался. В «Запорожце». В красном… ушастом…