– Только имя мое требовал, – фыркнула Ася. – Семь раз!
– А тебе самой голых мужиков не подсовывали? – огрызнулся Олег.
– Ты себя, что ли, предлагаешь? Прелесть какая…
– Иди, Шорохов, иди, – велел Лопатин. – Вы еще поругайтесь тут! Каждому по двадцать лет закрою, оба у меня в детский сад отправитесь!
Олег вошел в комнату и, увидев будильник на телевизоре, раздосадованно щелкнул пальцами. Часы всегда стояли возле кровати. Зачем переставил?..
Отодвинув зеркальную дверь шкафа-купе, он порылся в постельном белье и вытащил свою одежду. В июле ее еще не было: эти джинсы, этот свитер и все прочее появилось у Олега значительно позже, потому он и закопал их поглубже. В июле у него много чего не было. И многое было по-другому. Да практически все. Вот и часы… Надо же, забыл, где они должны стоять… Конечно, здесь, ближе к подушке. Чтоб не прыгать через комнату, а «хлоп!»… врезать по пимпочке ладонью – движение отточенное, ни за что не промахнешься. Странно. Забыл, где стояли… Сегодня он должен был это вспомнить. Вчера – другое дело, вчера он помнил лишние полгода с июля по декабрь, но сегодня ему их «закрыли», и эта квартира, вместе с душным летом, вместе с проклятым будильником, для него превратилась в единственное и неповторимое «сейчас».
Заключительный тест мало кто проходил с первого раза. На этом незатейливом испытании сыпались и лучшие, и худшие – сыпались, возвращаясь на переподготовку целыми группами. Шорохов шел последним в списке – такая уж фамилия, – и он почти не надеялся. После провала одиннадцати сокурсников двенадцатому остается уповать лишь на чудо.
Собственно, на него Олег и уповал – заранее зная, что готовиться бесполезно, поскольку тест выявляет не то, что человек усвоил, а то, как он изменился. Все, что Олег узнал за последние полгода, и сами эти шесть месяцев жизни, были заперты в блокированном секторе памяти, ему же осталась интуиция и рефлексы. Способность быстро сориентироваться и не впасть в истерику. Или неспособность – у кого как…
Тактика, психология, спецоборудование, по старинке называемое «матчастью», – все это могло помочь, но только при условии, что человек будет находиться в здравом уме. С памятью дело обстоит гораздо хуже.
Пока Олег натягивал джинсы, его не покидало ощущение, что он все же допустил какую-то ошибку. Он не мог поверить, что это окажется так просто, – не сам тест, о котором он уже был наслышан, а его выполнение. Судя по отзыву Лопатина, весьма успешное. А он всего-то и сделал, что посмотрел в окно, увидел июльский снег и тихо ошалел. Или нет… сначала увидел Асю в ванной. И тоже ошалел…
Ася сказала: «Время, земля и человечество». То есть нет, «Земля» – с большой буквы, она же не почву имела в виду, а планету…
«Дурдом! – подумал Олег, доставая из шкафа зимние ботинки. – Они что же, все такую пургу гонят? «Время», блин, «Земля», блин и это еще… «человечество». Здрасьте… «Человечество»! – повторил он, впихивая ногу в тяжелый «докер». – Без меня этому человечеству, наверно, кранты… Ну надо же! Заснет человек летом, проснется зимой, и нет у него других забот, как о времени, о Земле и о…».
– Шорохов, ты скоро?!
– Готов! – отозвался Олег.
«…и о человечестве… – додумал он про себя, торопливо завязывая шнурки. – Да, но девять из десяти на этом тесте валятся. Неужели они все об одном и том же?.. Время, Земля… Идиотизм!..»
Выпрямившись, Олег окинул взглядом комнату – как и тогда, в июле. Вроде, ничего не забыл. Все что нужно он взял еще в прошлый раз. Он уже уходил из дома, уходил навсегда. В июле. Стояла жара, и… будильник стоял не на телевизоре, а возле кровати.
«И еще комар, – спохватился Олег. – Поискать его ради хохмы? Ведь правда же, где-то летал. Откуда, интересно, он взялся – в декабре?..»
– Шорохов!! – гаркнул, теряя терпение, Лопатин.
Олег снова осмотрелся. Кажется, ничего не забыл…
Учебная база находилась в двадцати километрах от Москвы, в бывшем пансионате Министерства Обороны, и уже сам этот факт многих разочаровал. Кто-то надеялся на царскую охоту, кто-то грезил золотыми пляжами, Олег же ни о чем таком не мечтал и реликтовые красные звезды на воротах воспринял спокойно.
За воротами было чистенько и скупо: газоны, плиточные дорожки, несколько двухэтажных корпусов из белого кирпича и приподнятый помост танцплощадки, окруженный лавочками, – все как полагается.
Три замызганных автобуса въехали на территорию и остановились. Расхлябанный дежурный на КПП что-то беззвучно проартикулировал и взмахнул рукой. Тогда, в июле, никто не подозревал, что роль законно оборзевшего «полторахи» в пилотке набекрень играет лейтенант спецназа ГРУ. Люди в раздолбанных икающих «ЛиАЗах» смотрели в окна и скептически цыкали.
Двери в автобусах открылись лишь после того, как сомкнулись глухие створки ворот, – это чем-то напоминало работу шлюза, но в начале июля такие странные мысли никого еще не посещали.
Шестьдесят человек выбрались из бензиновой духоты на пыльное пекло. Откуда-то возник прапорщик наихудшего комедийного пошиба: усатый, пузатый и как будто слегка хмельной. Позже выяснилось, что прапор на базе такой же декоративный, как и солдатики, но тогда, в первый день, он произвел впечатление даже на Олега. Захотелось плюнуть и вернуться домой.
– Зачем нужен старшина, всем ясно? – осведомился прапорщик. – Нет?.. Вот и мне тоже – не ясно. На всякий случай довожу: с просьбами и пожеланиями обращайтесь не ко мне, а к своим инструкторам.
– Молодой человек, лично я в армии не бывала, – бойко произнесла какая-то девушка. – Нельзя ли чуть конкретней, и без вашего портяночного юмора?
– Сказал – не доставайте! У женского пола вообще отдельная история… мне еще вас не хватало… В три шеренги!
– А можно повежливей? – спросила она. – Я сюда не маршировать приехала.
– Серьезно, старшина, – подал голос парень в сетчатой маечке, чулком обтягивающей бугристое тело. – Я уже отслужил.
– Я тебе медаль за это должен?
– Если тут будут строевые занятия или что-то такое, тогда до свидания. Я учиться приехал!
Народ дружно расхохотался – в устах культуриста это звучало противоестественно.
– Хорошо… – Прапорщик внимательно оглядел толпу и вытащил из нагрудного кармана толстый металлический карандаш. – Поди-ка сюда. Значит, учиться? Сейчас поучимся.
Кнопку на мнемокорректоре никто не заметил. Кнопка была маленькая, в самом низу, и нажимать ее следовало мизинцем, но об этом все узнали позже.
Парень в майке почесал нос и сказал:
– Серьезно, старшина. Я уже отслужил.
Некоторые еще досмеивались, и не поняли, о чем речь. Некоторые поняли сразу и сделали шаг назад. Нетвердый.
– И что дальше?.. – поддержал прапорщик.
– Если тут будут строевые занятия или что-то такое, тогда до свидания. Я учиться приехал, – заявил культурист.
Теперь дошло до всех. Люди прекратили хихикать и расступились полукругом, оставив парня в одиночестве.
– Он не помнит, – пояснил прапорщик. – Минус сорок пять секунд, столько я ему закрыл. Вспомнит, когда я захочу. Но обратный процесс малоприятен. Наверно, эти сорок пять секунд того не стоят… Налево, – вяло скомандовал он.
Новоиспеченные курсанты – кто с чемоданом, кто с полиэтиленовым пакетом, нестройно повернулись.
– Иногда умение забывать ценится выше, чем умение помнить, – продолжал прапор. – Существует такая информация, по сравнению с которой архивы любой разведки – это ворох фантиков. Есть уровни секретности, при допуске к которым человека надо сразу закатывать в бочку. Испугались, нет?.. Зато у нас после службы никаких подписок о неразглашении. Разглашать вам будет нечего. Марш!
Люди подавленно плелись по тропинке, прикидывая, насколько им все это нужно. Олег тоже сомневался, но как-то не сильно, наполовину. В конце концов, условия увольнения он знал и сам, – это было то немногое, что им сообщили заранее.