Вечером созвали правление и вынесли решение разрушить старый сарай. Это постоянное пристанище хорьков всем мозолило глаза. Только одна польза и была от этого строения, что летом спасались там от дождя и от жары колхозные телята. И вот тут, на заседании правления, впервые подал свой голос Генька Шимковец.
— Завтра же ночью белого хорька не будет! Дайте мне только денег на капкан.
— Он поймает? — подскочил с места оскорбленный дед Брыль. — Я не изловил, а он берется! Будто не знаю я, на какой капкан ты деньги выпрашиваешь! Видно, бумаги на всякие диковинные самолеты не хватает… Пхе…
— Только пять рублей, — твердо проговорил Генька, не обращая внимания на крики старика. — Я вам даже счет принесу из охотничьего магазина.
— Так и быть, — согласился председатель. — Можем даже десять рублей дать на капкан да к тому же еще и премию.
— Мне больше не понадобится, — уклонился Генька. — Завтра я вам доставлю этого вредителя.
Дед Брыль озабоченно поглядывал на Геньку и что-то бормотал про себя. А когда хлопец поднялся и вышел из правления, старик быстро вышел вслед за ним.
— Генька! — окликнул он хлопца на улице. — Подожди.
Генька остановился.
— Скажи мне, жевжик, что это ты надумал? Выйдет ли что у тебя? Может, конечно, и выйти, если примешь меня в компанию… Я тебе еще много чего расскажу о бобрах и выдрах. Хорошо?
Глянул Генька на деда. От прежней фанаберии у старого вруна и следа не осталось. И стало хлопцу жаль старика.
— Хорошо, — сказал он. — И мне веселей будет. Пойдем, дедушка, к сараю. Вот только забегу домой, прихвачу фонарик.
Подмерзший снег скрипит под ногами, как сухой крахмал. В безмолвной темноте, высоко над головой, настороженно поблескивают зеленоватые звезды. Вот одна из них вдруг сорвалась и полетела вниз, сгорая в стремительном своем движении.
Заскулил тоскливо и завыл где-то в пуще одинокий волк.
— Дед, — вздрогнув от этого жуткого воя, крикнул Генька. — Скажи, кто кого боится: бобер волка или волк бобра?
И, кажется, впервые старик не произнес свое фанаберистое «пхе». Стараясь не отстать от хлопца, взволнованно ответил:
— Не знаю, жевжик…
— А я знаю. Я читал. Волк не боится бобра…
Свет фонарика уперся в стену сарая, а потом соскользнул на снег, блеснувший миллионами серебристых искр. Заснеженная ловушка стояла возле сосны, неподвижная и нетронутая.
— Глупый хорек! — сокрушенно забормотал старик. — Почему ты все мимо ловушки норовишь?.. Меня, старого, позоришь?
От этих дедовых слов Генька беззвучно засмеялся и принялся рассматривать следы зверька. Так и есть! Значит, все так, как он и предполагал. Раньше ловушка стояла далеко от стены, и хорек ее обходил. Теперь, когда ловушка оказалась у самой норы, зверек ее перескакивал. И, как видно по следам, каждый раз он прыгал в одно и то же место. Хищнику приходилось так туго, что отклониться при прыжке в ту или иную сторону он просто не мог.
— Знаешь, дед, как мы с тобой поймаем хорька? — прошептал Генька. — А вот как: эта ваша ловушка пусть так и стоит возле самой норы. А завтра мы купим в охотничьем магазине стальной капкан и приладим его вот тут, куда прыгает зверек…
Назавтра вечером, когда все успокоилось и стало тихо, белый хорек настороженно высунул свою мордочку из норы. По-прежнему перед ним стояла укрытая снегом дедова ловушка. Хорек злобно заурчал и метнулся назад в черную дыру своего подземного логова. Но кровожадность, соблазн овладеть близкой богатой добычей не давали покоя. Разъяренный хищник прыгнул через ловушку старика и вдруг зашипел от нестерпимой боли… Стальная пружина Генькиного капкана смертельно ударила его по голове…
МИТЬКА ПОПОК
И после происшествия с хорьком дед Брыль остался для ребят человеком еще более загадочным и непонятным. Когда же он говорит правду, а когда врет? И что заставляет его так беззастенчиво врать?
Ученики сняли шкурку с диковинного зверька, набили ее мхом, вставили стеклянные бусинки там, где должны быть глаза, и принесли чучело в школу. Хорек был словно живой. Казалось, вот-вот он зашевелится и метнется куда-нибудь в темный угол.
— Поганец ты этакий, а не хорек! — недовольно ворчал дед Брыль, идя мимо школы с ночного поста. — Так ведь надо мной поиздевался! Ах, чтоб ты скис, окаянный зверь!