— Далеко, говоришь? Да вон, — дед показал морщинистой рукою в сторону речки, — возле тех двух ольшин были их норы. Тогда, правда, на том месте леса росли, камыши густые… Трясина еще страшнее была…
— А что это за выдра? — глядя вопросительно деду в глаза, допытывалась Олька.
— То-то! — с довольным видом, задирая бороду кверху, промолвил старик. — Всегда, жевжики, спрашивайте у меня, ежели чего не понимаете. Выдра — это такая зверюга, что ни на собаку, ни на кошку не похожа.
— А на кого она похожа?
— Она похожа сама на себя, — разъяснял дед, — Вот что это за зверь — выдра! Сколько я переловил и перестрелял зверя! И медведей, и диких кабанов, и коз, и волков! А про лосей слышали? Нет? То-то же. Я на одном приехал… Завяз он в болоте, а я пособил ему выбраться на твердый грунт, вскочил на него верхом, ухватился за рога и айда в деревню… Вот как оно было, жевжики. Ваш дед Брыль на своем веку немало всяких зверей переловил. Одного только трудно было всегда ловить — выдру. А кто выдру не поймал, тот и не охотник. Это все равно, что сторож, у которого из-под носа все крадут. Это уж портач!
Да и как же поймаешь выдру, если нора у нее недоступная — под водой лаз спрятан. И как ее увидишь, коли она из норы только по ночам выбирается, чтобы плотичку или окуня съесть? И плавает она быстро и бесшумно, словно рыба. Это не то, что бобер толстопузый. Тот, глупыш, только чуть повернется, сразу же и всплеск по воде. Бобра за версту, слышно, когда он хвостом по воде бьет. А выдра, наверно, и сама не слышит, как плывет…
Пошел я вечером к речке. Притаился за ольшаником и жду, что будет. Сижу в темноте один. Боязно и интересно… Бывали вы ночью возле речки? Нет? То-то и оно!.. Так вот, жду час, другой, а выдры не слыхать, не видать. Одни коростели одурело скрипят на лугу. А то захлопает крыльями потревоженная пигалица и долго кружит, невидимая, в воздухе, покуда не успокоится. Или вдруг совсем поблизости крякнет спросонку старая утка. А утята ее отзовутся тоненьким посвистом. И вдруг как бултыхнет что-то в омуте — даже ольха задрожит. Слышать слышишь, а не видишь. И оттого, что не видишь, — страшно становится. Тут и днем бы испугался, не то что ночью.
Уже месяц показал свою лысую голову из-за леса. От кустов упали и заколыхались черные тени. Тихо струится речка, поблескивая в лунном свете. И вот опять что-то бултыхнулось, зашумело в камышах. Ага, щука! Это она за плотвой гоняется. Даже из воды выскакивает. Может, с пуд, если не больше, — такая здоровенная! Ах ты, тварь ненасытная! И вот снова все смолкло на какое-то время. В лесу, в поле всегда так бывает: все шумит, гремит песнями с края в край и вдруг — тишина, смолкнут птицы, будто по команде, и слушают. И в такую минуту, ребята, вы не услышите не только тетерева, но даже и глупой вороны. Все молчит, все прислушивается. И кажется, что нет на свете ни пигалиц, ни куликов, ни жаворонков, ни соек. Молчат в густых зарослях соловьи, не щелкают на высоких вершинах сосен белки. Даже жаба и та не подаст голоса! И стоит лес, вековая пуща, тихий и задумчивый. Лишь роса трепещет и поблескивает на ветках и на зеленых листьях трав.
Но пройдет эта минута всеобщего молчания, и снова все оживает. Бормочут и чуфышкают тетерева, начинают насвистывать всевозможные мелкие пичуги, да с таким азартом, так хорошо, что и самому хочется в такую минуту петь, самому хочется летать…
Такою вот была тишина и ночью. И тут уж надо стоять не шелохнувшись. У меня и спина заныла, и ноги замлели. Неужели не увижу выдру? Высоко поднялся месяц. Скоро начнет светать. А мне рано утром надо панских коров гнать на пастбище. Проспишь — прикажет пан своим прислужникам, и отстегают лозой за такую провинность. Злой был пан, осиновый кол ему в могилу! Толстый был пан, усы длинные и рыжие, как у Митьки Попка борода.
Гляжу я на воду и думаю: время домой идти. И вдруг — шасть из-под соседней ольхи, легонько так и совсем бесшумно. Доплыло до середины речки и остановилось. Поднялась из воды головка, повертела мордочкой по сторонам. Потом, гляжу, против течения плывет. «Ой, да это ж выдра!» — чуть не закричал я. И в ту же минуту как бы под землей, под корнями ольхи, возле которой я сидел, злобное — гирк, гирк!.. Ну, что это, по-вашему, жевжики, было? Не знаете? То-то! Это была другая выдра! Под ольхой в норе она сидела.
Еще раз гиркнула выдра и выскочила в реку. Пошла следом за первой… Потом откуда-то появилась и поплыла за ней третья, за третьей — четвертая. Я уже и счет потерял. Они проплывали передо мной, как корабли на параде. Месяц уже высоко в небе, и мне все хорошо видно. Только выдры меня не замечали.
Вдруг с той стороны, куда плыли выдры, послышался резкий свист. Понимаете, что это было? Это первая выдра подавала сигнал остановиться. Минуты через четыре одна выдра вернулась. Плыла она не спеша и довольно урчала. Потом, внимательно осмотревшись, выдра выскочила на берег и сухим путем подалась к заводи. Оттуда вскоре послышалось гирканье. Раз, второй, третий. После третьего сигнала что-то захлопало и зашумело вверху и внизу речки. Это сразу же встревожило рыбу. Гулко плюхались, удирая в заводь, щуки, плотва пряталась в аир и даже выскакивала из воды. Такой ералаш может быть только среди зверей, когда они попали в облаву. Как вы думаете, жевжики, почему это случилось? Не знаете? То-то. У меня спрашивайте, если чего не знаете!