— Удивительно слышать эти слова от пацифиста, дорогой.
— Это просто замечание. Я не берусь судить, хорошо это или плохо.
— Дело не в наследии Рита, не в нашем наследии, не… Такие люди, как он, могут разрушить жизнь других. — В голосе Таналвах зазвучали напряженные нотки. — Я не допущу, чтобы такое случилось с нами, Кин. Никогда. Чего бы это ни стоило.
— Он не собирается разрушать нашу жизнь.
— Может, в моей крови и впрямь живет квалочианская воинственность, — усмехнулась она.
— С нами все будет хорошо. С Тегом, Лиррин, со всеми нами.
— Ты всегда с таким душевным волнением говоришь о детях, любовь моя.
— Правда?
— Да. И не стоит стесняться своих чувств. Мне очень приятно, что ты с такой серьезностью относишься к их благополучию. — Она замолчала, пытаясь понять, что значило выражение его лица, и осторожно добавила: — Это как-то связано с твоим детством, верно? — Певец кивнул. — Ты никогда не рассказывал о нем, хотя обо мне и моем прошлом знаешь все…
— Я знаю лишь, что все было ужасно.
— Я примирилась с прошлым. И мне кажется, что все это происходило не со мной.
— Дело не в том, что я хочу что-то скрыть от тебя.
— Понимаю. Но постарайся не забывать, что твое прошлоетоже в прошлом, как и мое. И если не хочешь, не надо рассказывать о нем.
— Но я хочу! У нас не должно быть секретов друг от друга.
Таналвах решила немного помочь ему.
— Ты говорил, что рос в бедности…
— Да. Хотя это случилось не сразу.
— Каким образом?
В первый момент ей подумалось, что беседа закончилась. Однако он заговорил, запинаясь, нерешительным тоном:
— В Гэт Тампуре мой отец был чиновником. По правде говоря, весьма незначительным, но всю жизнь стремился добиться большего, ради нас, своей семьи. В общем, жизнь у нас была не такая уж скверная, в особенности по сравнению со многими другими.
— А потом что-то произошло и все изменилось? — Кинзел кивнул и отпил еще глоток вина.
— Когда мне было лет семь-восемь, отец получил повышение. Ничего особенного, всего лишь еще один маленький шажок вверх по лестнице со многими ступеньками. Однако он был ужасно горд. Вскоре после этого кто-то попросил его об одолжении. Не знаю подробностей, словом, этот человек сумел убедить отца показать ему кое-какие документы, находящиеся в его распоряжении. Понимаешь, отец сделал это, считая, что помогает тому, с кем обошлись несправедливо.
— А оказалось, что это ложь.
— Да. На самом деле проситель был секретным агентом. Объявили, что отец взял взятку, хотя это не соответствовало действительности. Вся его вина состояла в том, что он оказался слишком наивным.
Впервые Кинзел говорил так свободно о своем прошлом. Таналвах видела настоящую боль в его глазах.
— Что сделали с твоим отцом? — мягко спросила она.
— Наказали в назидание другим. Сначала он работал на ферме, как раб. Потом началась очередная война, и его забрали в армию. Больше мы его не видели. Вот каким образом я пришел к пацифизму.
— Бедный Кинзел!
— Все случившееся быстро загнало мать в могилу. Она и так еле держалась на ногах оттого, что трудилась не покладая рук. Не говоря уж о позорном клейме, которое тоже мучило ее.
— А что стало с тобой?
— Меня отдали под опеку государства. Так это называлось, а по сути я оказался в сиротском приюте. Там было… страшно. Но и оттуда меня вышвырнули, когда мне исполнилось четырнадцать. В буквальном смысле на улицу. Если бы не мое пение и не добрые люди, протянувшие мне руку помощи… Не знаю, где бы я был сейчас.
— Теперь мне понятно, почему ты стал поддерживать Сопротивление.
— Во мне чрезвычайно силен ужас перед порабощением, перед любым видом подавления одного человека другим и — вдвойне — человека государством. Любым государством. И еще — я ненавижу бедность. Не просто применительно к себе: ко всем. Но я не вижу, чтобы империя старалась облегчить жизнь большинства людей. Напротив. Вот почему я возлагаю такие надежды на новое государство. Ради нас и, главным образом, ради детей.
— Спасибо тебе, Кинзел.
— За что, дорогая?
— За то, что рассказал мне. Открыл свое сердце. Знаю, это было нелегко для тебя.
— Может, у меня в крови остался след позора, как в твоей — воинственности.
— Тебе нечего стыдиться. Ты ничем не опозорил себя.
— Понимание этого и чувство — разные вещи.
— Ты можешь рассказывать мне обо всем. Знаю. Еще одно благо, которым ты меня одарила.
Таналвах вздохнула.
— Поздно уже. Завтра большой день.
— Ах да! Концерт.
— Нервничаешь?
— Немного. Так всегда бывает. Иначе нельзя — а вдруг что-то пойдет не так?
— С какой стати? Боги знают, как много ты репетировал. Все будет замечательно, и ты сделаешь для людей доброе дело.
— Просто не хотелось бы разочаровать их.
— Этого и не произойдет. Ты выложишься полностью, как всегда. — Она взяла его за руку. — Пойдем, отдохнем немного…
Неподалеку, за крепостными стенами, мысль об отдыхе была последней, которая могла бы прийти в голову Девлора Басторрана.
Кипя от злости, он сидел у себя в апартаментах, положив раненую ногу на обитый мягким бархатом стул. Та, что была объектом его гнева, стояла неподалеку, прислонившись к мраморной колонне с выражением безразличия на лице.
— … Мало того, что это неумелость, это еще и глупость… Это просто… черт знает что!
— Закончил? — спросила Афри Корденза.
— Наглая сука!
— И каков твой вывод?
— Разве я не высказался достаточно ясно? Ты провалила дело. Я дал тебе простое поручение, и ты с ним не справилась.
— Не такое уж простое, учитывая, на кого именно шла охота. Кроме того, возникли непредвиденные сложности, позволившие Кэлдасону обыграть нас.
— Ох, ради богов!
— То же самое ведь случилось и с тобой. По крайней мере, так ты говоришь. Он застал тебя врасплох, как ты выразился.
— Ладно, ладно. Готов признать, что квалочианец — нелегкая мишень для такого существа, как ты.
— И все же ты выбрал нас.
— Поверил в твою репутацию. И снова ошибся. У вас, военных, есть поговорка: “Время, потраченное на разведку, никогда не пропадает даром”. Сразившись с Кэлдасоном, мы узнали о нем много полезного. В следующий раз, когда мы встретимся…
— … Он будет еще больше настороже. Нет, я не хочу, чтобы ты занималась им снова, пока соотношение сил не будет в нашу пользу.
— Подожди. Теперь для нас это личное дело. Мы не можем позволить ему взять над собой верх. Это вопрос чести.
— Скажите пожалуйста! А я-то полагал, будто это что-то, от чего ты давным-давно отказалась. Забудь о своих личных чувствах.
— А ты забыл?
— Мои чувства здесь ни при чем.
— В самом деле? — Она перевела многозначительный взгляд на его забинтованную ногу. — Болит?
— Ты забываешься, — холодно заметил Девлор. — Продолжай в том же духе, и следующего задания тебе не видать, как своих ушей.
— Следующего задания? А я подумала, ты не захочешь иметь больше с нами дела.
— Вообще-то да. Но я готов дать тебе еще один шанс. На этот раз выполни мои инструкции буквально, и ты искупишь свой промах. Не говоря уж о том, что получишь даже более значительное вознаграждение.
— Что ты имеешь в виду?
— Я знаю способ одним ударом точно нацеленного камня сбить стаю птиц.
— Ты знаешь… что?
— Предоставь думать мне, Корденза. Ограничимся лишь тем, что это даже более серьезное поручение. Если, конечно, у тебя хватит мужества взяться за него.
— Более серьезное поручение?
— Да. Но цель гораздо уязвимее, а выгоду принесет тебе несравненно большую.
— Умеешь ты соблазнить девушку, генерал.
— Тогда сядь и выслушай мои объяснения.
Басторран изложил ей свой план, и они обсуждали его детали до тех пор, пока не угас огонь в камине.
— В этом есть определенная справедливость, не лишенная поэтичности, — заявила Афри, — и я восхищена твоей беспощадностью. Однако риск…