— Нет, — ответил Родерик. Его голос был едва громче шепота.
Дулиттл нащупал другое место.
— А теперь?
— Нет.
Медмаг отпустил его и похлопал Родерика по плечу.
— Я действительно считаю, что на сегодня мы закончили.
— Теперь мороженое? — спросил Родерик тихим голосом.
— Теперь мороженое, — подтвердил Дулиттл. — Лина!
Женщина-оборотень просунула свою рыжую голову в комнату.
— Этот молодой джентльмен нуждается в мороженом, — сказал Дулиттл. — Он это заслужил.
— О, надо же! — Лина сделала большие глаза и протянула к мальчику руку. — Тогда нужно поторопиться. Ну же, давай.
Родерик спрыгнул со стула и очень осторожно взял ее за руку.
— Какое мороженое ты хочешь? — спросила Лина, ведя его через дверной проем.
— Шоколадное, — тихо сказал мальчик с легкой неуверенностью в голосе.
— У меня полно шоколадного…
Дверь за ними захлопнулась.
Дулиттл посмотрел на дверь и вздохнул.
— Ожерелье словно врастает в грудино-сосцевидную мышцу. Если я попытаюсь вырезать его, он истечет кровью. Вы сказали, что его мать навлекла на него это зверство?
— Да, — сказал Кэрран.
— Ошейник засветился, когда муж подошел ближе, — сказала я. — Он потянулся к нему, но она вырвала ожерелье у него из рук и надела на мальчика.
— Значит, он, вероятно, предназначался ее мужу, — сказал Дулиттл.
— Либо это, — сказала я. — либо подошла бы любая шея, а мальчик оказался ближе всех.
— И это мгновенно убило девушку? — спросил Дулиттл.
— Можно сказать и так, — подтвердил Кэрран.
— Странно. Похоже, в данный момент он не причиняет мальчику никакого вреда, кроме того, что укореняется.
— Это причиняет ему боль? — спросила я.
— Не похоже, — Дулиттл откинулся на спинку стула. — Корни смещаются под давлением, поэтому любая попытка разрезать ожерелье, скорее всего, приведет к его сжатию. Я не хочу с этим шутить.
— Женщина, — произнес Кэрран.
Я рассуждала вслух:
— На нее не повлияло свечение, так что либо у нее иммунитет, либо она знает, как это работает.
— Мальчик не плакал, когда вы забрали его у матери? — спросил Дулиттл.
— Нет, — сказала я.
Медмаг снова взглянул на дверь.
— Ребенок очень пассивен и послушен. Он не говорит, пока с ним не заговорят. Он не проявляет инициативы. Этот мальчик изо всех сил старается быть незаметным. Иногда это говорит о застенчивой натуре. А иногда признак эмоционального насилия или пренебрежения. — Дулиттл скрестил руки на груди. — Такое обвинение не может быть выдвинуто легкомысленно. Но это важно иметь в виду, когда сталкиваешься с подобным делом. Если женщина эмоционально отстранена, у нее может не быть никакой привязанности к нему. Позвольте мне провести несколько тестов. Чем скорее мы определим, что это за ожерелье, тем лучше.
Мы покинули лазарет и пошли по длинному коридору, направляясь к лестнице, ведущей на вершину башни, в наши комнаты. Часы в Крепости показывали уже почти полночь. Для большинства людей это время означало ночь и, вероятно, время ложиться спать — и электричество, и заряженный воздух были дорогими, поэтому люди, как правило, старались максимально использовать дневной свет. Для оборотней это время было почти как четыре часа дня. В коридорах слонялось много народу. Случайные оборотни наклоняли головы, когда мы проходили мимо них.
Мне кое-что пришло в голову.
— Когда подмастерье вручил Аманде ожерелье, оно не показалось тебе бледнее?
Кэрран нахмурился.
— Да, как белое золото.
— А теперь оно почти оранжевое.
— Ты думаешь, оно питается хозяином?
— Это имело бы смысл. Может быть, у него развивается голод. Девушка умерла мгновенно, потому что ожерелье было голодным. Теперь оно сытое и выжидает своего часа.
— Нам нужно поговорить с подмастерьем, — сказал Кэрран. — И женщиной.
— Да, женщина. Сверхъестественно красивая женщина с длинными распущенными волосами… Не могу забыть ее.
Кэрран повернул голову и посмотрел на меня.
— Что?
— Вот и я хотела бы это знать.
Я пожала плечами.
— Завтра я поговорю с подмастерьем.
— Я пойду с тобой.
И зачем ему это нужно? Я представила себе, как пытаюсь провести допрос в присутствии Царя Зверей. Подмастерье бросил на него один взгляд и с визгом убежал за горизонт.
— Нет.
— Ты всегда произносишь это слово, — сказал он. — Это должно что-то значить?
— Это значит, что я не хочу, чтобы ты ехал со мной. В тот момент, когда ты зайдешь в комнату, он замолкнет только из чувства самосохранения. Позволь мне разобраться с этим.