Нина Максимовна закатила глаза.
– Не один год знаю Хатунову, она очень сдержанный человек, голос крайне редко повышает, а тут прямо заорала: «Где наши чашки?» И видно, случайно на громкую связь трубку включила, поэтому я ответ девицы услышала: «Ой, ой, Полина Владимировна, мне очень плохо еще вчера стало, знобило сильно, руки тряслись. Понесла посудку мыть вечером, уронила поднос! Извините, простите! У вас в шкафчике кружечка есть хорошенькая, с собачками-кошечками, пользуйтесь ею. Я скоро поправлюсь и за свой счет сервиз в школу куплю. Только не сердитесь, не виновата я, от гриппа слабость у меня возникла!» «Ты уволена!» – объявила Полина. Я прямо ахнула! Ну и ну! Хотя это правильно. Давно лентяйку пора вон гнать. Я предложила Хатуновой: «Посидите, заварю вам чаек». А она: «Это не ваша работа, сама чайник поставлю. Надеюсь, после пары чашек зеленого чая в себя приду, успокоюсь, и голова болеть перестанет».
Федотова толкнула дверь, мы миновали приемную и очутились в просторном кабинете, где в центре стоял огромный старинный письменный стол. На столешнице, смахивающей на взлетную полосу, справа высились стопки книг, рядом стояло фото покойных родителей Хатуновой, лежали какие-то бумаги и зеркальце. Слева я увидела чашку с изображением котят и щенят, в ней на самом дне осталась жидкость бледно-зеленого цвета, тут же громоздился пузатый заварочный чайник, разрисованный розами, рядом находилась открытая коробочка пастилы с несколькими пустыми ячейками. Белые крошки на тарелке с цветочным орнаментом говорили о том, что Хатунова лакомилась пастилой. Я перевела взгляд на владелицу гимназии, которая сидела в монументальном кожаном кресле с высокой спинкой. Полина Владимировна невысока ростом, весит она чуть больше пуделя, но всегда ходит с идеально прямой спиной, на каблуках, поэтому не кажется крошечной. Сейчас же она съежилась, голова свесилась на грудь.
– Уж я трясла ее, трясла, – запричитала Федотова, – а Полина никак не очнется.
Я наклонилась над директрисой и поняла: она не дышит. В первую секунду я хотела отпрыгнуть в сторону и закричать: «Помогите!» – но живо взяла себя в руки.
– Может, ей водичкой в лицо брызнуть? – суетилась Нина.
– Не стоит, – пробормотала я, отходя от покойницы.
Взгляд упал на часы, сейчас идет четвертый урок, педагоги в классах, ученики под их присмотром, никто по коридорам не бегает.
– Хорошо, что у вас занятия закончились, – частила Нина, – остальные на уроках, я прямо растерялась: куда бежать? А потом вспомнила, что вы говорили: «Сразу домой не пойду, позанимаюсь с Обозовым». Эдик милый мальчик, но учение ему никак не дается. Вы с ботоксом когда-нибудь дело имели? Не знаете, случайно, инъекция может женщину в глубокий сон погрузить? Хатунова словно в наркозе, а мне надо, чтобы она подписала открыточку для физрука, той пятьдесят исполнилось.
– Нина Максимовна, поздравление может подождать, – пробормотала я, оттесняя Федотову к двери, – я сейчас вызову своего приятеля, он сомнолог.
– Кто? – заморгала училка.
– Специалист по сну, – объяснила я, – он Полиной Владимировной займется.
– Оооо! А мне консультацию даст? – обрадовалась Федотова. – Правда, с деньгами у меня не густо, ипотеку выплачиваю и еще…
Я вытолкнула болтунью в приемную и спросила:
– Можете принести воды?
– Конечно, – засуетилась Нина, – из-под крана или из кулера?
– Из крана, – уточнила я, быстро сообразив, что до туалета Федотовой за одну минуту не добежать.
– Лечу! – заявила Нина Максимовна.
Не успела дверь за ней захлопнуться, как я схватила со стола зеркало, поднесла его к носу Полины и потом, выйдя в приемную, набрала номер Зарецкого.
– Умерла? – вскрикнул Иван Николаевич. – Виола, вы уверены?
– Она не дышит, пульс на шее не бьется, выглядит мертвой, – объяснила я, – ничего в кабинете я не трогала, Федотову временно услала. Надо звонить в полицию.
– Нет! – отрезал Зарецкий. – Только не сейчас! Вы еще не знаете, но сегодня актер Никита, работавший в отделе обуви, выбыл из шоу, у него во время новогодних распродаж сдали нервы, начал в покупателей туфли швырять и орать на них. Виола, вам надо выстоять до конца! А полицейские приедут, начнут копать, и вас разоблачат.
Я рассердилась.
– Предлагаете оставить труп Полины в кабинете до тех пор, пока не истечет время, отведенное для дурацкого представления?