– Что случилось? Что ты там услышал? – спросила женщина и прислушалась. Но вокруг была тишина, которую нарушало только тиканье громадных часов в конце коридора. Собака и женщина вместе поднялись по парадной лестнице и прошли по длинному коридору в, самый его конец, к большим двустворчатым дверям, покрытым тонкой резьбой. Женщина вошла в них и, сказав собаке: «Спокойной ночи, Неро», тихо прикрыла их за собой.
Спальня, в которой она оказалась, была вся задрапирована шелком, широкая кровать с красивым балдахином на витиеватых колоннах стояла на подиуме, имевшем несколько ступеней, десятки свечей в канделябрах светили ярко и ровно, их пламя слегка колебалось под действием потоков воздуха, проникавших в комнату сквозь прозрачные занавеси. За ними виднелась чуть приоткрытая дверь, ведущая на балкон с балюстрадой. Женщина присела за туалетный столик такого же цвета, что и кровать. Она взяла серебряную расческу и начала не спеша расчесывать волосы. Потом, вынув из небольшого хрустального флакона граненую пробку, вылила себе на грудь несколько капель ароматной жидкости. Поставив флакон на место, она начала медленными, томными движениями втирать эту жидкость в грудь и соски. Еще влажными пахнущими руками она коснулась висков и почувствовала тихий пульс. Сладострастно закрыв глаза, она глубоко вздохнула, не замечая, что за белыми занавесями появилась какая-то с головы до ног одетая в черное фигура. Человек медленно вошел в спальню. Он был в черных брюках и таком же свитере-водолазке. На ногах были надеты черные туфли, на руках – перчатки тоже черного цвета. Лицо закрывала широкая черная маска. Он остановился, и занавеси мягко опустились за ним. Он стоял и смотрел на женщину, сидевшую перед ним с откинутой назад головой. Как бы почувствовав на себе его взгляд, она подняла голову и увидела в зеркале его отражение. Через мгновение она уже была на ногах. Вскакивая, она задела рукой флакон с ароматной жидкостью, и тот, упав на мраморный пол, разлетелся на мелкие кусочки. По комнате разлился божественный нежный запах. Она стояла перед ним с широко открытыми глазами и яростным выражением лица, грудь быстро поднималась и опускалась, выдавая необычайное волнение. Легкий белый пеньюар и ночная рубашка под ним были настолько тонки, что не скрывали линий ее груди. Какое-то мгновение они смотрели друг на друга, потом женщина попыталась бежать, но мужчина оказался быстрее и, схватив ее за талию, так толкнул назад, что она упала на пол. В ужасе она попятилась к кровати. Накрывшись шелковым покрывалом, она с напряжением смотрела на него, как кролик на лису. Он подошел, наклонился и легко поднял ее с кровати. Ему хорошо было видно, как судорожно она сглотнула. Ее тело было очень напряжено. Он медленно припал губами к пульсирующей на ее шее жилке, и только тут, как бы опомнившись, она рванулась назад, изо всей силы упершись руками ему в грудь. Но у нее ничего не получилось. Тогда она начала бить его своими маленькими кулачками по плечам и голове. Он на секунду оторвался от своего занятия, но только для того, чтобы, вывернув ей руки за спину, снова сладострастно впиться в ее тело губами. Он целовал ее шею, ключицы, потом, когда упал сначала пеньюар, а за ним и ночная рубашка, грудь и плечи. Яростно сопротивляясь, она застонала и, когда его рот наконец приблизился к ее рту, ударила его со всей силы в зубы. Кровь хлынула из рассеченной нижней губы, но это не помешало мужчине самодовольно улыбнуться. Просунув ей под плечи одну руку, он другой взял ее под колени и отнес на кровать, где она лежала, свернувшись калачиком, пока он не задул все свечи, кроме восьми стоящих на столе в канделябре. После этого он вернулся к ней и в мягком свете оставшихся свечей, не говоря ни единого слова, ее изнасиловал. Их борьба продолжалась в полном молчании. Она сопротивлялась, а он подавлял ее сопротивление, она пыталась вывернуться, не поддаться и избежать неизбежного, но на все ее тщетные попытки ответом был только самоуверенный, презрительный смех. Все, что он делал с ней, выдавало его презрение. Он использовал женщину только как предмет для удовлетворения своих потребностей. Ее ощущения его не волновали. Наконец он яростно воскликнул:
– Теперь я хозяин!
В тот момент, когда он сделал паузу, неестественно напрягшись всем телом, ставшим как будто каменным, и она почувствовала у себя внутри что-то горячее, он увидел в ее глазах прорывавшуюся сквозь страх ярость и снова рассмеялся, теперь уже с радостью и ликованием.
Во время оргазма его рот был широко раскрыт, из горла вырывались хрипящие бессвязные звуки. В этот момент залаял дог. Мужчина быстро вскочил с кровати, поправил на себе одежду и исчез через дверь на балкон так же бесшумно, как и появился.
После его ухода женщина встала с кровати и, подняв разбросанные на полу вещи, пошла в соседнюю комнату, где находилась ванная. Собака уже перестала лаять. Пока в ванну набиралась вода, она внимательно изучала свое тело, опасаясь, что мужчина мог оставить на нем царапины или синяки. Так оно и было: на шее остался четкий след от его пальцев, в какой-то момент сдавивших ее сильнее, чем следовало. Ванна наполнилась быстро. Завернув краны, женщина добавила в воду смягчающего масла и, повернувшись к зеркалу, сняла с себя парик. Под ним оказались светло-каштановые волосы такой же длины, но не вьющиеся и более мягкие. Перед тем как поместить парик на специальную подставку, женщина тщательно его причесала. Проверив температуру, она с удовольствием поставила ноги в приятно пахнущую теплую воду и вздохнула:
– Еще одна ночь, еще одна тысяча фунтов...
Она провела по воде ногой, наблюдая, как кружатся в маленьком водовороте пузырьки, а затем медленно опустилась туда сама. Теплая вода мягко коснулась подбородка, и ей снова захотелось узнать, как же выглядит этот насильник без маски.
Уже в четвертый раз она разыгрывала здесь одну и ту же сцену. Когда она впервые встретилась с представителем этого клиента, тот вручил ей аккуратно отпечатанные на двух страницах и изложенные до мельчайших подробностей инструкции. Она прилетела в Пизу, где ее уже ждала машина, сразу же доставившая к Тусконским холмам. В миле от них находилась эта вилла в палладианском стиле. Ее единственный обитатель – старая женщина, – не говоря ни слова, провела новую посетительницу в прекрасную комнату для гостей. Рядом с ней находилась другая комната, где и должно было состояться представление. Специально для нее была разложена вся бутафория. Роскошная ночная рубашка и тончайший пеньюар, черный завитой парик и даже парфюмерия. Ей надо было познакомиться с собакой и провести с ней целый день, гуляя по саду.
Все было расписано по секундам. Она должна была подойти к фонтану к 3.50 утра и оставаться там до тех пор, пока часы не пробьют четыре, а потом вернуться на виллу, где все, собственно, и должно было произойти. Ее «сопротивление» должно было выглядеть как можно более реально. Та ненависть, с которой он «расправлялся» со своей «жертвой», сначала даже шокировала, но потом стало ясно, что женщина, о которой он думал в этот момент, когда-то причинила ему слишком много боли, и он никак не мог ее забыть. То, что она сделала, видимо, настолько затронуло его чувства, что даже сейчас, спустя сорок пять лет, он не мог ее простить.
Женщина не имела ни малейшего представления, кто ее клиент. С ней всегда встречался его представитель, который просил подписать документ, обязывающий молчать обо всем произошедшем. Нечто вроде неофициального гарантийного документа. Этот эмиссар находил ее, вручал билеты на самолет и деньги на расходы, обычно наличными. На вилле никто не жил, за исключением безмолвной смотрительницы. Все остальные комнаты были плотно закрыты. Пожилая смотрительница молча приносила ей еду. Большой черный «Мерседес», привозивший ее из Пизы и увозивший обратно, был с затемненными стеклами.
Она не знала, где точно находится вилла, но по всему было видно, что клиент достаточно богат, чтобы позволить реализоваться своей фантазии в полном секрете в таком роскошном месте. После недолгих раздумий она пришла к выводу, что ярость в его поведении основывалась на когда-то пережитом унижении. Он ненавидел ту женщину, которую она играла, но это был именно тот вид ненависти, от которой всего один шаг до любви. Его не оставлял в покое ее образ, мучая воспоминаниями о причиненной ему обиде.