– Черт... – Ей пришлось снять с себя все. Обожженные ноги были ярко-красного цвета, но она была настолько шокирована услышанным, что не чувствовала боли от ожога. – Нет... – негромко произнесла она, отказываясь согласиться с теми выводами, которые напрашивались теперь сами собой. – Нет! – повторила она уже более громким голосом, от которого кошки испуганно спрятались за шторами. – Этого не может быть... Это чисто случайное совпадение, вот и все... – Но она все-таки заставила себя подойти к столу и достать из ящика один из дорожных атласов. Потом она замерила линейкой расстояние между тем местом, где она видела фургон, и лесом в графстве Дорсет, где он припарковался рядом с наблюдателями за браконьерами. «Миль сорок», – подумала она. Это расстояние как раз совпадало с разницей во времени между ее наблюдениями и парковкой фургона в лесу.
Она немигающим взглядом смотрела на карту, но перед глазами у нее была совсем другая картина: одиноко стоящий фургон, к которому подходит мужчина с ковром на плече, бросает туда скатанный ковер, закрывает дверь на ключ и медленно исчезает за поворотом. Она вспомнила, что он не завел двигатель. Явно из предосторожности. У Нелл неожиданно подкосились колени, и она упала в кресло рядом со столом. «Подумай головой! – резко приказала она себе. – Не пори горячку! Вокруг тысячи таких же фургонов. Но ведь они не все с разбитыми задними фонарями...» Сравнив то, что она увидела и услышала по телевизору, с тем, что видела своими глазами в доме у клиента, Нелл почувствовала, что ей стало плохо. Она принадлежала к той категории людей, которые всегда доверяют своей интуиции, и теперь она видела, что все ее волнения и тревоги в то злосчастное воскресенье имели достаточно оснований.
«Ты должна им все рассказать, – спорила она со своим вторым «я». – Это твой долг. Ну? И что же я им расскажу? Что в тот уик-энд я была в глухом уединенном месте в Уилтшире в доме моего клиента? И чем я там занималась? Да, я просто высокооплачиваемая девочка по вызову». В 12.40 я видела этот мини-фургон на одной из лужаек напротив дома. Какой-то мужчина бросил в него скатанный ковер, а когда машина тронулась – причем с выключенным двигателем, – то я заметила, что у него сзади разбит правый габаритный фонарь. Ах да, и еще... я видела там человека, который, как мне кажется, занимается производством порнофильмов в этом самом доме, в той его части, от которой мне было велено держаться подальше. Ну как, для начала хватит?»
Но дело в том, что с этого все и начнется.
«А когда мне зададут вопрос, готова ли я буду дать показания, если дойдет дело до суда, то что мне им ответить? Что я готова? Нет, я не хочу бросать свое дело и ломать себе жизнь».
Чувствуя, как нарастает тревога, она встала с кресла.
«Нет, я не смогу... Я не посмею! Я же все уничтожу! А как же моя собственная жизнь? Если я ударю по одному концу палки, то другим она ударит меня и моему благополучию настанет конец! Если я сообщу им о клиенте, то это значит, что он за собой потянет и всех остальных. Я сама себя убью! Все, ради чего я работала столько лет!.. Нет, надо молчать и ничего не предпринимать. Еще пять лет, и у меня будет спокойная и беззаботная жизнь. Я смогу бросить свое дело, покинуть мир проституции и все, что с ним связано. Ко мне это не имеет никакого отношении! У меня нет никаких конкретных доказательств, что в этом ковре было тело. Одни только догадки. Плюс кое-какие предположения. И моя интуиция. Еще Тони Панаколис. Ну зачем я открыла эту проклятую дверь? Почему я не забочусь о своих собственных делах? К чертовой матери все! Это несправедливо. Это просто несправедливо...»
Нелл выключила телевизор – теперь она уже была не в состоянии смотреть фильм. Впрочем, так же, как и спать. Она мысленно приводила аргументы «за» и «против», опровергала и защищалась, но никак не могла ничего решить... А на что-то решаться все равно было необходимо. У нее перед глазами стояли ковер и разрытая одинокая могила, вокруг которой снуют барсуки и лисицы. Они сначала что-то вынюхивают, а потом разрывают землю. Там оказывается тело тринадцатилетнего... Нелл еле сдерживала рыдания. Ну почему это должно было произойти именно с ребенком?.. С тринадцатилетним мальчиком? Может, он тоже убежал из дома? Или его выкрали... у любящих родителей из нормальной семьи?.. «Немедленно прекрати! – приказала она себе. – Ты прекрасно знаешь, к чему это приведет».
Нелл подошла к бару и налила себе джина. Потом, как обычно, разбавила его тоником. Но на этот раз она налила его меньше. Бокал был опорожнен в два глотка. Она наполнила еще один. «Я должна составить какой-то план, – подумала она. – Мне надо решить, как с этим быть. Либо мне надо заставить замолчать свою совесть и согласиться, что я пытаюсь сделать из мухи слона, не имея никаких конкретных доказательств и улик, кроме каких-то собственных наблюдений, либо подчиниться интуиции и рассказать полиции все, что я знаю... но только не дорсетской полиции. От этой части страны мне надо держаться подальше. Может быть, позвонить в Скотленд-Ярд? Или в полицию нравов? А занимается ли там кто-нибудь порнографией и неприличными публикациями?» Она опустила голову на руки. Она должна была принять решение, но не находила сил заставить себя сделать это. «Не насилуй себя, – подумала Нелл. – Поспи, утро вечера мудренее. Это все надо обдумать. Особенно учитывая, что поставлено на карту».
Она помирилась с кошками и извинилась перед ними. Она их гладила и целовала до тех пор, пока те не стали тихо урчать и тереться о ее руки головами. Это означало, что все забыто и никто ни на кого не в обиде. После этого они с радостью согласились поужинать своим любимым блюдом – сметаной.
Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы отмыть кофейное пятно с шелкового покрывала лимонно-желтого цвета. Когда все наконец было убрано, Нелл приготовила еще кофе, добавив немного бренди, и вновь принялась обдумывать создавшуюся ситуацию.
Все сводилось к одному и тому же. Либо она ставит на первое место себя, свою жизнь, работу и благосостояние, либо поступает так, как ей велит совесть, и сообщает полиции все, что видела, и все, что знает об этом деле, в мельчайших подробностях. Постепенно Нелл склонялась ко второму варианту. Но об этом никто не должен знать. Она могла бы положиться на обещание полиции держать все в строгом секрете. Единственное, что ее беспокоило, так это то, что они могут захотеть от нее гораздо большего, чем она в состоянии дать. Например, выступить в качестве свидетеля, а это для нее абсолютно невозможно, в таком случае ей легче самой перерезать себе горло.
Ее общение с полицией ограничивалось предупреждениями, полученными тогда, когда она еще работала на панели. В первый раз ее по-матерински заботливо предупредила женщина из подразделения женской полиции, во второй – высокий светловолосый инспектор, хотя по закону ее надо было уже арестовать. Позже его перевели в отдел по борьбе с преступностью, и она видела его еще раз, когда он отмечал в ресторане это событие... Хотя тогда он был порочно пьян, она почувствовала, что он с какой-то добротой и мягкостью относится к ней. Нелл никогда не сможет забыть того, что он оказался единственным человеком, понявшим истинный смысл выбранного ею имени Элли Литтл. Полиция в Дорсете может отнестись к ней совсем по-другому, поэтому ей нельзя связываться с ними. «Но ведь должен же быть кто-то еще, кто видел этот фургон с разбитым фонарем, – думала Нелл. – Ведь в окрестностях живут люди, там есть дома, отели, пабы, магазины, может быть, даже рестораны. Деревня в пяти милях... Люди обычно выходят на свежий воздух по вечерам и подолгу гуляют, потому что им не надо на следующее утро идти на работу. По дорогам обязательно должны были ездить машины. Неработающий фонарь сразу бы бросился в глаза любому водителю, если бы фургон проехал мимо него.
«О, Джордж, помнишь, мы видели фургончик? Я еще сказал, что ему крышка, если он попадется полицейским. Ну-ка быстренько позвони им и расскажи, как все это было... мы видели его где-то около часа... Я точно помню, потому что я еще посмотрел на часы, когда услышал их бой», – должно быть, скажет кто-то из них.