— Хорошо, что вышел покурить и заметил негодяев, — отозвался Куликов. — Осененных мне не жалко, зато ты нам очень дорог. Взорвалась бы адская машина — и не стало друга. Мы бы очень горевали, так ведь, Михаил?
— Разве только мы? — ответил Рогов. — Весь завод бы сокрушался — Федор жизнь в него вдохнул. Потерять такого человека… А другого не найдешь. Жаль, что Федор принял предложение Юсупова. У родовых смерть рядом бродит. В этот раз свое не взяла, в другой раз попытается.
— Все под Богом ходим, — Федор пыхнул дымом. — Обо мне не беспокойтесь — я в Москву пока не собираюсь. А ближайший месяц проведу в Париже — получил письмо из Петербурга, на завод пришло. Французов заинтересовал мой пулемет. В ГАУ[22] возбудились и решили, что изобретатель лучше всех его представит.
— Если купят на него лицензию, прогремишь по всей Европе, — хмыкнул Куликов. — Чтобы русское оружие признали за границей… До сих пор лишь мы у них патенты покупали.
— Оболенскую с собой возьмешь? — спросил Рогов.
— Кто же ездит в Тулу с самоваром, а в Париж — с подругой? — засмеялся Куликов. — Эх, Париж, Монмартр, мамзельки! Рестораны, лямуры-тужуры…
— О лямурах ты потише, — улыбнулся Рогов. — Услышит Полина — будет тебе тужур.
— Не накаркай! — оглянулся Куликов. — Не хватало мне скандала с благоверной.
И все трое дружно рассмеялись…
В тоже время в павильоне тоже шел разговор.
— Ну, и как тебе теперь? — вопрошала Алевтина. — В роли управляющей?
— Да получше, чем в библиотеке, — улыбнулась ей Варвара. — Хотя хлопот много. Дом вот этот присмотрела, наняла прислугу. Епифан, что у ворот нас встретил, дворник, сторож и помощник по хозяйству. Жена у него кухаркой, но сегодня ее повар заменил, а Матрена в доме убирается. Мы им комнату отдали под жилье, кормим, деньги платим.
— А другое? — не отстала Алевтина. — Понимаешь, я о чем?
— Тут как раньше, — развела руками барышня.
— Что, совсем не попытался? — не поверила Полина.
— Нет, — Варвара покрутила головой. — Другом меня называет. Выписал доверенность на управление счетом в банке. Я могу забрать любую сумму. Приказал мне накупить себе одежды, дескать, ты моя домоправительница и должна выглядеть достойно. Спим мы в разных комнатах на железных койках — мебель на заказ пока не изготовили. Позже койки те прислуге отдадим. Федор рассказал, что в Москве был представлен моему отцу и матери. Сообщил им обо мне: дескать, взял на службу. Оба захотели дочку повидать, мать письмо прислала. Ну, а я не знаю, что ответить.
— Снова в род принять желают? — удивилась Алевтина.
— Очень может быть. Я теперь Юсуповым служу, это не зазорно и почетно. Богатейший и влиятельный род. А еще они решили, полагаю: между мной и Федором любовь. Вдруг он замуж позовет — Оболенским это выгодная партия. Только ничего не выйдет — наш род Юсуповым не чета. Не позволит старый князь на мне жениться — наши семьи не дружны. Если Федор вдруг ослушается, брак объявит недействительным — есть такое право у главы рода.
— Значит, нужно жить не венчанными, — заключила Алевтина. — Ну, а там и князь скончается. Он не вечен.
— На неделе Федор уезжает в Петербург, — продолжила Варвара. — А оттуда отплывет во Францию. Пулемет свой показать союзникам, говорит: они заинтересовались. Расстаемся как бы не на месяц.
Варвара пригорюнилась.
— Ну, так в чем беда? — улыбнулась Алевтина. — Пусть тебя с собой возьмет. Там, вдали от глаз сторонних, вы и сблизитесь.
— Если он захочет взять, — вздохнула барышня.
— Ну, так попросись! — сказала Алевтина. — Дескать, хочется в Париж. Я б сама не отказалась, — женщина вздохнула. — Только денег нужно много, ну, а мы тут дом купили. Может года через два…
— Попросись! — поддакнула Полина. — Федор не откажет. Сердце у него доброе.
— Это как к кому, — Варвара покачала головой. — Мать в письме мне написала о большом скандале. Когда шел прием, на дом Юсупова напали террористы. Притащили адскую машину и хотели всех взорвать. Слуг Юсупова зарезали, чтобы не мешали. Федор террористов обнаружил и побил их крепко. Кое-кто из них, как мама пишет, после этого преставился.
— Так туда им и дорога! — сказала Алевтина. — Нам с чего убийц жалеть? Федор поступил как настоящий офицер — людей от смерти спас. Мог бы нападавших самолично и казнить, родовым это позволено.