– Совсем нет. Я буду у вас. Вскоре пришел Джедсон и сразу же спросил меня о докторе Уоррингтоне.
– Я его еще не видел, – сказал я, – но по телефону голос у него совершенно шикарный, как у члена совета английского университета. Он скоро будет здесь сам.
Моя секретарша принесла его визитку спустя полчаса. Я поднялся, чтобы приветствовать его – рослого, плотного – телосложения человека с лицом, исполненным большого достоинства и явной интеллигентности. На нем был довольно консервативный костюм, сшитый у дорого портного, в руках перчатки, трость и большой портфель. Но он был черен, как уголь!
Я постарался никак не выказать своего удивления. Надеюсь, мне это удалось, поскольку я очень боялся обидеть его подобной невоспитанностью. В самом деле, почему бы человеку не быть негром? Я просто не ожидал этого.
Джедсон помог мне выйти из положения. Я думаю, что он не растерялся бы, даже если бы ему подмигнула яичница-глазунья. Он взял разговор в свои руки уже через несколько минут после того, как я представил его. Мы все удобно расположились в креслах и провели несколько минут в вежливом обмене ничего не значащими любезностями, как это обычно делают не слишком хорошо знакомые между собой люди.
Уоррингтон первым перешел к делу.
– Миссис Дженнингс дала мне понять, – начал он, – что есть некие проблемы, в которых я могу быть полезным одному из вас или же вам обоим.
Я сказал ему, что, несомненно, такие проблемы существуют, и коротко обрисовал ему ситуацию, начиная с того, как тот рэкетир впервые показался в моем магазина Он задал несколько вопросов, и Джедсон помог мне восстановить некоторые детали. У меня сложилось впечатление, что миссис Дженнингс уже многое ему рассказала, и он просто уточняет кое-что.
– Очень хорошо, – сказал он в конце глубоким голосом, звучным и сочным, который, казалось отдается эхом в его грудной клетке еще до того, как прозвучит в воздухе.
– Я имею основания быть уверенным, что мы отыщем способ справиться с вашими проблемами. Но сначала я должен провести некоторую проверку. Он наклонился и начал расстегивать портфель.
– Мм-м, доктор, – предложил я, – не следует ли нам прежде заключить соглашение, а потом уже приниматься за работу?
– Соглашение? – он выглядел весьма удивленным, а потом широко улыбнулся. – А, вы, вероятно, имеете в виду оплату? Дорогой мой сэр, это привилегия – сделать небольшое одолжение миссис Дженнингс.
– Н-но послушайте, доктор, я буду себя так лучше чувствовать. Уверяю вас, это в моих правилах – платить за магию...
Он протестующе поднял руку.
– Это невозможно, мой юный друг, по двум причинам: во-первых, я не имею лицензии на практику в вашем штате. А во-вторых, я не волшебник.
Думаю, что я выглядел так же глупо, как и говорил:
– Как? Что такое? О, извините меня, доктор. Я имею в виду, что я был уверен – раз вас послала миссис Дженнингс, и ваш титул, и все такое...
Он продолжал улыбаться, но это была скорее улыбка понимания, нежели насмешка над моим смущением.
– Это и не удивительно, даже некоторые ваши сограждане одной со мной крови ошибаются. Нет, моя степень – это почетный доктор права в Кембриджском университете. Основная специальность – антропология, которую я иногда преподаю в университете Южной Африки. Но антропология имеет и некоторые весьма странные ответвления. Я здесь для того, чтобы исследовать одно из них.
– Ну, тогда могу ли я спросить.
– Конечно, сэр. Мое увлечение, если вольно перевести это совершенно непроизносимое название, звучит так: «чующий ведьм». Я стоял, совершенно пораженный.
– Не затрагивает ли это магию?
– И да, и нет. В Африке иерархия и категории для обозначения этих предметов не такие, как у вас. Я не считаюсь волшебником или колдуном, но скорее – противоядием против них.
Кое-что продолжало беспокоить Джедсона.
– Доктор, – поинтересовался он, – вы случайно родом не из Южной Африки?
Уоррингтон жестом указал на свое лицо. Полагаю, что Джедсон прочел на нем что-то такое, что выходило за пределы моего понимания.
– Как вы уже, вероятно, поняли, нет. Я родился в племени бушменов к югу от Нижнего Конго.
– Оттуда, да? Это интересно. Вы случайно не нганга?
– Из Ндембо, но не случайно.
Он повернулся ко мне и вежливо пояснил:
– Ваш друг спросил меня, не являюсь ли я членом оккультного братства, которое простирается по всей Африке, но большая часть его находится на моей родной территории. Прошедших инициацию называют нганга.
Джедсон упорствовал в своем любопытстве:
– Мне кажется, доктор, что Уоррингтон – это вымышленное имя, – а какое у вас другое имя?
– Вы опять совершенно правы. Мое племенное имя – это вы хотите знать?
– Если вы не возражаете.
– Оно звучит так... – я не могу воспроизвести те странные щелкающие и чмокающие звуки, которые он издал – ...или можно более или менее точно выразить его по-английски как «человек-который-зада-ет-неудобные-вопросы». «Прокурор» – вот еще один приемлемый, хотя и не вполне строгий перевод, поскольку здесь затрагиваются племенные функции. Но мне кажется, – продолжал он с благожелательной улыбкой, – что это имя больше подходит вам, чем мне. Могу ли я передать его вам?
Здесь произошло нечто, чего уж я совсем не понял, разве что оно имеет корни в каких-то африканских обычаях, полностью непонятных и чуждых нашим привычкам и образу мыслей. Я уже приготовился посмеяться над остротой доктора, поскольку был уверен, что это шутка, но Джедсон ответил ему совершенно серьезно:
– Я глубоко польщен вашим предложением.
– Это ты оказал мне честь, брат.
С этого момента и во все время нашего с ним знакомства доктор Уоррингтон неизменно адресовался к Джедсону по его новому африканскому имени. А Джедсон называл его «брат» или «Ройс». И все их взаимоотношения претерпели явную перемену, как будто предложение и принятие имени действительно сделало их братьями со всеми вытекающими отсюда привилегиями и обязанностями.
– Я не оставил тебя без имени? – спросил Джедсон. – У тебя есть еще третье, настоящее имя?
– Да, конечно, – признался Уоррингтон, – имя, которое не может быть произнесено.
– Естественно, – согласился Джедсон, – имя, которое не может быть произнесено. Ну, начнем работу?