Почти все немецкие издатели - не просто фабриканты - вернулись ныне к бумаге без содержания древесины. Труднее было удовлетворить потребность в художественном оформлении книги. В этой области наиболее плодотворные импульсы и образцы наиболее здорового вкуса дала нам Великобритания. Начавшееся там движение за прикладное искусство, которое впитало в себя идеи Рёскина и неутомимо деятельного У. Морриса, сильно и благотворно повлияло и на книжную полиграфию. В самом деле - почему бы художникам, занимающимся проектированием мебели, обоев и домашней утвари, не заняться также и книгами?
Да, именно! Книга может быть оформлена художественно и не содержать при этом ни одного рисунка или „иллюстрации“. Расположение строк, соотношение белого поля и покрытого печатью пространства страницы, подача заглавия и особенно гармония между цветом бумаги и цветом печати для эстетического впечатления куда важнее, чем „иллюстрации“, которые зачастую могут быть очень художественными, но, не приведенные в гармоническое соответствие с печатью, все-таки мешать. Неизящно и незаботливо набранной книге не помогут иллюстрации хоть самого Клингера или Бёклина, напротив - несоответствие между книгой и иллюстрациями подействует неприятно.
Новый важный элемент современных книжно-оформительских тенденций попытки создать новые литеры. Последние годы этим занимались многие выдающиеся художники.
Рассмотрим-ка по этим главным пунктам образцы, выставленные издательством Дидерихса! Прежде всего бумага у него недревесная и шероховатая, и мы можем убедиться, что шероховатость эта приятна не только для пальцев, но и для глаз. А обратив внимание на литеры отдельных книг, наряду с привычной готической фрактурой и антиквой, мы обнаружим ряд попыток создать новые шрифтовые и числовые формы. Очевиден идеал этих новых литер слияние строгих и ясных „латинских“ изображений букв с более раскованными и податливыми „немецкими“. Очевидно также, что этот идеал, примыкающий скорее всего к так называемому „триумфально-готическому“ шрифту, еще не достигнут. Современной литеры, которая по красоте и безыскусному благородству не уступала бы латинской литере (а именно - венецианской) ренессансных изданий, не существует.
Не будем, пожалуй, подробно останавливаться на обложках. У обложки сброшюрованной книги практически нет внутренней взаимосвязи с самой книгой, ибо книга требует переплета; бумажная обложка для книги лишь временная защита, и у оформления ее может быть лишь одна цель - возбуждение зрения, чтобы привлечь наше внимание к книге на витрине или в лавке. Что же касается переплетов, то несколько очень красивых выставочных экземпляров по своему материалу (большей частью это грубое полотно) и цвету кажутся ладными и солидными, они не навязчивы и не перегружены излишней роскошью. То, что в нескольких случаях использованы кричащие, яркие цвета, видимо, следствие практического соображения: темные и нежные колеры менее стойки, и в местах, обращенных к свету, они быстро выцветают.
Внутреннее оформление дидерихсовских книг заслуживает очень пристального рассмотрения и выдерживает его. У того, кто бросит лишь беглый взгляд на книжные развалы, возникнет, наверно, впечатление, что изготовление этих книг не только не предоставлено ни случаю, ни художнику, занимающемуся оформлением лишь время от времени, а является результатом личной работы издателя в создании всех художественных средств. У г-на Дидерихса есть не только вкус, но и приобретенное длительным, старательным штудированием знание доброй старины - книг и гравюр из лучших мастерских минувших столетий. Мы знаем, сколь долго и серьезно он всякий раз взвешивает, какими литерами и на какой бумаге набрать то или иное новое произведение. Ему хорошо известно, почему произведения мистика Метерлинка следует печатать иными литерами, чем естественнонаучные беседы Бёльше, и т. д. Он стремится отразить в печати хотя бы толику настроения, создаваемого текстом. Страницы и буквы книги для него не равнодушные посредники, а обитель или облачение духовного содержания, и он стремится, чтобы это облачение как можно более подходило содержанию, было ему стилистически родственным. А то, что в этом стремлении он порою заходит слишком далеко, понятно и простительно, ибо оформительское движение еще молодо. К сожалению, все книги выставлены в стеклянных витринах, а надо было бы пойти на риск нескольких возможных краж и выложить книги открыто. Ведь не исключено, что при виде раскрытых книг у кого-то возникнет желание полистать некоторые из них, и тогда книготорговец с удовольствием вручит своему клиенту один экземпляр для более внимательного ознакомления.
Почти все без исключения художники, творцы красивых форм для выставленных книг, - носители хорошо известных имен, и не нуждаются здесь ни в каких характеристиках. Наряду с Петером Беренсом, создателем новой литеры, назовем Б. Панкока, X. Фогелера, И. В. Циссарца, Фидуса, Р. Энгельса и Мельхиора Лехтера. Самый оригинальный и сильный иллюстратор Панкок все же несколько навязчив; Фогелер - самый тонкий и изящный, а Циссарц - наиболее приятный и удачливый.
(1901)
РАРИТЕТ
Несколько десятилетий назад один молодой немецкий поэт написал свою первую книжку стихов. То был сентиментальный, слабенький, неосмысленный лепет о любви, не имеющий ни формы, ни особого смысла. Читатель ощущал лишь вялое дуновение нежного весеннего ветерка и среди кустов с набухшими почками видел бледные очертания гуляющей девушки. Она была белокурой, нежной, одетой в белое и скиталась в сумерках по прозрачному весеннему лесу, - ничего более конкретного о ней не говорилось.
Поэту же это казалось достаточным, и, будучи не без средств, он храбро начал известную, трагикомическую борьбу за опубликование. Шесть знаменитых и несколько менее крупных издателей один за другим вежливо вернули страдающему в ожидании юноше его чисто переписанную рукопись. Их краткие письма сохранились, и по стилю они, в сущности, не отличаются от беглых ответов нынешних издателей; но все-таки они все были написаны от руки, то есть почерпнуты, видимо, не из предварительных заготовок.
Раздраженный и утомленный этими отказами, поэт выпустил стихи на собственные средства тиражом четыреста экземпляров. Книжечка объемом в тридцать девять страниц и французским форматом в двенадцатую долю листа была переплетена в толстую, изнутри шероховатую красно-коричневую бумагу. Тридцать экземпляров автор подарил своим друзьям, а двести передал своему книготорговцу для распространения, и эти двести экземпляров вскоре погибли во время большого пожара в магазине. Оставшиеся сто семьдесят экземпляров тиража поэт оставил у себя, и, что с ними сталось, неизвестно. Сборничек оказался мертворожденным, и поэт, видимо, прежде всего из экономических соображений, до поры до времени от дальнейших поэтических опытов отказался.
Однако семью годами позже он случайно набрел на способ изготовления ходовых комедий. Он рьяно приналег на это занятие, ему повезло, и ежегодно он начал выдавать по комедии, быстро и качественно, как недюжинный фабрикант. Театры были битком, в витринах красовались книжные издания его пьес, фотографии сцен из спектаклей и портреты сочинителя. Наконец-то он прославился, но свои юношеские стихи издавать не стал; наверно, потому, что теперь их стыдился. Он скончался в расцвете лет, и вышедшая посмертно краткая автобиография, оказавшаяся в его литературном наследии, приобрела у читателей большую популярность. И из этой автобиографии стало известно о существовании давно забытой юношеской публикации.
Минуло время, многочисленные его комедии вышли из моды и больше не ставились. Книжных изданий их можно приобрести сколько угодно, по какой угодно цене, преимущественно комплектами, в букинистических магазинах. А та маленькая книжечка-первенец, которая, вероятно, - и даже скорее всего существует лишь в тридцати раздаренных в свое время автором экземплярах, стала предметом неустанных розысков коллекционеров, отдающих за нее бешеные деньги. У букинистов в списках искомых книг она фигурирует ежедневно и, появившись в продаже всего четыре раза, вызвала среди книголюбов жаркое сражение депеш за обладание ею. Ибо, во-первых, на ее обложке знаменитое имя, во-вторых, это первая книга автора, да к тому же еще изданная на его собственные средства, и потом - более изощренным любителям интересно и приятно иметь в своей библиотеке томик сентиментальной юношеской лирики драматурга, знаменитого рутинерской холодностью.