— Ревность по дому твоему снедает меня? Вы это имели в виду?
Яшкина с изумлением отогнала от своего лица табачный дым.
— Читали Библию?
— Случалось.
— Очень занимательно. Но мы ведь с вами атеисты, правда?
— Несомненно, — утвердительно ответил Климов, радуясь тому, что душевный контакт со столбовой дворянкой мало-помалу налаживается. Это при всем при том, что она была когда-то обижена властью.
Докурив папиросу, его философски настроенная собеседница загасила окурок в пустой консервной банке и с каким-то вдохновением закончила тревожившую ее мысль:
— Большевики ошиблись.
— Почему?
Она печально посмотрела на него.
— Да потому, что теперь человек больше всего злобы видит в своем доме.
Климов соглашательски кивнул и весь насторожился. Кажется, сейчас она заговорит о том, что ее больше всего мучит.
— Но ведь не нами сказано: «Домашние твои — враги твои».
— Все так, — завозилась на своем диванчике Яшкина, устраиваясь поудобнее, — все так… и все же… Родные дети забывают матерей. Живем в одном подъезде и не знаемся. Мало того, моя невестка спит и видит, как бы укатать меня в дом престарелых. Ведьма! Муж должен восприниматься как друг, но ни в коем случае не как собственность, а она моего сына превратила в пылесос. Единственное, что он вправе делать без ее присмотра, это убирать квартиру. Масонка недобитая!
Климов еле удержался, чтоб не рассмеяться. В юморе ей не откажешь.
— А что, такие еще есть?
— Ведьмы?
— Нет…
— Масоны?
Зрачки ее глаз, и без того по-старчески глубокие, стали еще бездонней, жутко расширившись.
— Конечно!
— Даже не верится.
— Представьте себе, — она зачем-то оглянулась, — есть. И, по всей видимости, еще долго будут.
Если говорить всерьез, он совсем не верил в байки про какие-то особо тайные и разрушающие государство силы, но это, по его убеждению, далекое от истины предположение Яшкиной, или, как там ее, Перетоки-Рушницкой, ровесницы века, показалось ему интересным. Когда он еще сможет покалякать со столбовой дворянкой? Да и что он в конце концов знает о тех людях, что стояли у истоков мятежей и казней? Ее мысль о том, что молодости Господь Бог не нужен, поразила его своей неженской логикой. Зато все молодые бредят неформальными объединениями. Может быть, поэтому масоны и живучи?
— А кто они такие? В двух словах…
Яшкина с пронзительной пытливостью взглянула на него и снова закурила.
— Если вкратце… Государственная власть — вот тот горизонт, к которому стремятся честолюбцы. Все без исключения. Не протестуйте. Пока существует государство, разумеется. Как только исчезнет надобность в государственном устройстве человеческой жизни, жизни наций, честолюбие станет атавизмом. Каждый человек будет приравнен к божеству. О чем он всегда и мечтал.
— Значит, масоны…
— Не перебивайте.
— Извините.
— Все-таки я пожила на свете.
— Все, молчу.
Она помяла в пальцах мундштук папиросы, затянулась, сбила пепел.
— О чем я говорила?
— О том, что человек будет приравнен к божеству.
— Ну вот. Казалось бы, идея неплохая. И каменщики, как себя именовали некогда масоны, стремятся начисто разрушить все, что было сделано до них.
— До основанья?
— Непременно.
— А зачем? Чего им надо?
— Завоевать весь мир.
— Любым путем?
— Любым.
— Под любым соусом?
— Вернее, лозунгом. Вода не крепче алмаза, но обкатывает и его.
— Под алмазом понимается народ?
— И он в какой-то мере.
Климов задумался. Все оказывается куда сложнее, чем он мог предполагать. И когда взрывали храмы, знали, что творили…
— Но они ведь не в одной только России? — задал он свой спасительный вопрос, надеясь, что еще есть страны, знающие о масонах.
— Что вы! Нет. — Яшкина дохнула дымом, и угол ее рта приподняла ухмылка. — Чем великодушнее народы, тем им больше издевательств выпадает на пути… Вы понимаете, о чем я говорю? Об историческом развитии… Завистливая мелкая душонка — вот бич Господень. Впивается клещом — не отдерешь.
— Это верно, — поддакнул Климов, а про себя подумал, что тот, кто не прислушивается к словам людей, тот неуязвим. А он по долгу службы многих вынужден выслушивать. Ведь каждый начинает говорить прежде всего о том, что его волнует, о себе, а уж потом, и то с великой неохотой, отвечает на казенные вопросы. Где? Когда? В каком часу?
Яшкина поправила на груди халат, огладила его на костлявых коленях, и глаза ее подернулись отчаянием.