Непонимание одних другими исследователи человеческой психики предписывают искать в разобщенности: вещи вытесняют человека даже из среды родных по крови, тягостно сказываясь на его мировоззрении и порождая отчужденность. Стихия мелкой собственности — страшная зараза. Хоть копейка, да моя! Насилуя души, она заражает их цинизмом и жестокостью. Иногда Климов начинал ненавидеть свой город, в котором, как и на любом другом курорте, деньги обесценены, не говоря уже о чистоте людских взаимоотношений. Иной за каждый поцелуй сомнительной красотки готов платить по сто тысяч рублей, в то время как за эти деньги кто-то вкалывает целый месяц. Это тоже правда жизни, разве что в извращенной форме. Но, может, и впрямь самый мудрый, а следовательно, и самый сильный человек тот, кто, презирая свой дом, остается в нем жить? Не этому ли учил Диоген, гражданин всего мира?
Углубившись в размышления, Климов стащил с головы подушку, глотнул воздуха. За окном стало сереть, и надеяться на то, что он еще уснет, не приходилось. В это время он уже не засыпал.
Подмяв под себя подушку, обхватил ее руками, смежил веки. Изувеченный труп Алексея Молдавского и воспоминания о его не менее искалеченной судьбе, так трагично оборвавшейся на двадцать пятом году жизни, вновь разбередили его давнюю отцовскую тревогу за будущее сыновей. Старший по-прежнему, с первого класса, учился на одни пятерки, тянулся к знаниям, мечтал о золотой медали, успевая заниматься теннисом и потихонечку осваивая для себя гитару, а младший… этот быстро менял увлечения. Если еще вчера он бегал на дзюдо, то сегодня его уже манили авиамодели. Рабочий стол младшего сына был завален журналами «Крылья Родины» и «Моделист-конструктор», а на верстаке, который Климов сразу же соорудил на лоджии, как только они въехали в квартиру, вперемешку грудились фанерные и пенопластовые фюзеляжи, элероны, пропеллеры и чертежи, скопированные из пособий для юных поклонников неба. Надо сказать, чертежи были выполнены с известной долей тщательности, но больше всего поражали Климова своей отделкой всевозможные пропеллеры. Сынишка выстругивал их между делом из деревянных брусочков, они почти ничего не весили и были так любовно отшлифованы, что их шелковисто-гладкие поверхности вызывали прилив щемящей нежности к доморощенному авиаконструктору. Дети сами по себе приносят радость, но когда они еще способны сделать нечто уникальное, чувство радости сменяется восторгом. Климов ловил себя на мысли, что слишком уж доволен сыновьями, а жена боялась, как бы он «не сглазил» их излишней похвалой. «Сплюнь через плечо, — просила она и сама пришептывала: — Тьфу, тьфу, тьфу…» Сначала каждая мать, у которой родится сын, мечтает, чтобы он рос не по дням, а по часам и чтобы непременно вымахал выше своего отца, и лишь потом, когда сын начнет басить, сутулиться, стесняться своей долговязой фигуры, она тайно желает, чтобы он стал лучше родителя. Работа Климова жене не нравилась. Она устала жить с подспудным страхом за него, за себя, за своих «чадунюшек». Отец Климова был хирургом, и жена надеялась, что сыновья пойдут по стопам деда. И этот выбор будущей профессии казался ей разумным: он оперативный работник, а они будут оперирующими. Климов не возражал, но просил не очень увлекаться. Самая трудная проблема — проблема выбора, и все же это ужасно, когда тебя лишают возможности что-то решать за себя. Мужчина должен иметь свое мнение.