— Уж не мы ли с Сережей? — она хохотнула, и в голосе ее вновь зазвучало осуждение. — Себя не помните, Владимир Александрович, врагов каких-то ловите…
— Я Климов! Климов…
— Хорошо, я постараюсь вам помочь.
— Огромное спасибо! Где тут у вас телефон? Сейчас за мной приедут…
— Кто?
— Мое начальство, из милиции.
— Типичный бред, Сережа.
— Да, — многозначительно поддакнул санитар. — И мания, и раздвоение.
Их реплики могли взбесить и ангела.
— Да вы поймите…
— Понимаю, — умиротворяюще ответила Пампушка и сдвинула на край стола истории болезней. — Вы больны.
— Да ни на грамм! — он чуть не сплюнул. — Сейчас мой труп повсюду ищут, а я здесь!
— Вот видите, Сережа, уже труп.
— Лабильный тип.
— Шизоидная деформация…
Климов дернулся.
— У вас под носом совершили преступление, и если бы не злая воля…
— Меньше надо пить.
— Да я не пью! — необходимость оправдания бесила Климова сейчас больше всего. — Не пью, черт вас возьми!
— Когда проспятся, все так говорят.
Климов обессиленно поднял глаза к потолку.
— О господи! Ну как вам доказать, что я не Левушкин? Я к вам попал через чердак, вы мне не верите?
— Я слушаю.
— Сначала посмотрел в окно, потом поднялся по пожарной лестнице, но та, которую должен был сейчас допрашивать, приобщена к секретам черной магии…
— И что?
— И потому пока неуязвима!
— Не женщина, а укротительница тигров.
Почувствовав издевку, он окончательно разъярился.
— Слушайте!
Вскочить ему не дал Сережа. Не отпуская климовские плечи, он навалился на него всей своей тяжестью и добродушно проворчал:
— Вот чмо болотное… С утра пораньше простыни сорвал, кидался драться…
Пампушке только этих слов и надо было.
— Ничего… Подлечим. Назначим нейролептики…
— Ударный курс.
— Возможно, проведем сеанс электрошока… Словом, — тут она упрямо свела брови к переносице, — социально адаптируем. Как вас по имени?
— Владимир, — подсказал гиппопотам Сережа.
— Климов я! Юрий Васильевич! И требую…
— Психопатическая личность.
— …Свяжите меня с городом! С моей квартирой, наконец! С моим начальством!
— Свяжем, свяжем, — чуть ослабил свой нажим Сережа и погладил Климова по голове.
— Отстаньте от меня, — дернулся Климов. — И не прикасайтесь.
— Хорошо, — наигранно-покорным тоном успокоила его Пампушка и заботливо спросила: — Вы число хоть помните?
— Я сам хотел спросить.
— Вот видите…
— Не вижу!
— Вы больной.
— А я вам говорю…
— А я…
— А мне плевать!
— …Вам говорю, что вы больны. Серьезное расстройство психики.
— Я под гипнозом был.
— Само собой. И называется он: белая горячка. Месяц помните?
Трудно сказать отчего, но Климов замялся.
— Ноябрь вроде, — каким-то не совсем уверенным тоном сказал он, и врач удовлетворенно хмыкнула.
— Ну что ж, я думаю… — она сложила губы трубочкой и попыталась рассмотреть свой лоб. — Через полгодика, от силы через год мы приведем вас к норме.
— Через год?
От изумления он чуть не потерял дар речи.
— Я не пьяница, не шизофреник, я майор милиции, я требую!
Пружина гнева бросила его к столу, но пальцы санитара пережали сонную артерию. Сквозь тяжелый обморочный шум в ушах он уловил обрывок фразы: «Сульфозин, оксилидин, и проследите, чтоб не буйствовал в палате…»
24
Когда он вынырнул из омута лекарственного забытья, он почувствовал себя мухой, тонущей в молоке. Места уколов жгло огнем, разламывало поясницу. Руки, ноги были точно деревянные. Ко всему прочему, ему зачем-то сделали слабительную клизму, сняли энцефалограмму, затем назначили исследование желудочного сока.
Сопровождаемый знакомыми мордоворотами, он пришел в лабораторию, где на двух стульях уже сидели, а третий пустовал. Голова кружилась, пол под ногами вздымался, кренился, и Климов поспешил усесться. Погруженный в свои мысли, думающий лишь о том, как выбраться из стен больницы, он покорно раскрыл рот и постарался проглотить резиновую трубку. Но не тут-то было. Его душили спазмы. Видимо, Сережа перебил ему хрящи. Горло болело.
— Чертов охламон, глотай! — взвинтилась медсестра и санитар, стоявший сзади, огрел его двумя руками по ушам: — Раскрой хлебало.
Климов задерживал других и чувствовал себя неловко. «Кому нужна моя кислотность?» — силился он пропихнуть в себя проклятый зонд, и его снова выворачивало наизнанку. Легче змею проглотить.