Вынесет ли она столько часов тряски? Голова Фрэнсис уже раскалывалась от боли.
Было совсем темно, когда копыта рысаков устало зацокали по мостовой Пиблса. Фрэнсис едва могла облегченно вздохнуть, когда экипаж остановился перед гостиницей «Летящая утка». В голове стучало и пульсировало, к горлу то и дело подкатывала тошнота. Когда движение прекратилось, желудок, казалось, воспарил вверх, и только голоса, раздающиеся снаружи, предотвратили начинающуюся рвоту. Фрэнсис в полуобморочном состоянии откинулась на подушки.
Граньон помог ей выбраться из экипажа и нахмурился при виде ее бледного лица.
— Со мной все в порядке… — пролепетала Фрэнсис, едва держась на ногах.
Ее муж, состояние которого, увы, не оставляло желать лучшего, бодро приблизился и омерзительно оживленным голосом объявил, что он уже распорядился насчет обеда.
— Я думаю, что миледи… — начал было Граньон, но Фрэнсис перебила его, собрав последние силы.
— Я пообедаю в своей комнате, — глухо заявила она.
— Тебе нездоровится?
— У меня болит голова.
Хок стиснул зубы. За кого она его принимает? Ясно как день, что это всего лишь предлог, чтобы провести очередную ночь в одиночестве. Пусть даже не надеется, что он поддастся на эту уловку!
— Ладно, — буркнул он и зашагал к дверям.
Через пару минут Хок и Граньон наблюдали за тем, как Фрэнсис поднимается по лестнице в сопровождении щебечущей служанки.
— Вы с ней чересчур суровы, милорд, — упрекнул его добросердечный камердинер.
— А как, по-твоему, я должен себя вести? Останавливаться через каждый час, чтобы она могла выйти понюхать фиалки?
— Разве там были фиалки?
— Не делай вид, что ты наивен до такой степени. Хочу напомнить, что мой отец лежит при смерти.
Камердинер открыл было рот, но Хок отмахнулся от дальнейших возражений.
— Ладно, ладно, сейчас речь идет не об этом. Я иду ужинать, а потом навещу новобрачную. На сей раз у нас общая спальня, и если она еще этого не сообразила, то придется ее удивить.
Граньон забегал глазами, и Хок запоздало понял, что ведет себя в высшей степени нетактично. Он отнес это на счет дорожной усталости и досады на жену.
Фрэнсис сдвинула салфетку, покрывающую тарелки, заглянула под нее — и тотчас вернула на место. Головная боль достигла апогея. Она не могла припомнить ничего подобного за всю свою жизнь. Впрочем, она никогда не проводила столько времени в закрытом экипаже.
Обычно она не пользовалась никакими лекарствами, но на этот раз было не обойтись без настойки опия. Фрэнсис порылась в своем бауле и отыскала пузырек с лекарством. Она добавила несколько капель в остывший чай и заставила себя выпить чашку до дна.
Поскорее переодевшись в ночную сорочку, она, шатаясь, побрела к постели. То, что эта постель слишком широка для одного человека, так и не пришло ей в голову. Она только заметила, что комната значительно больше той, в которой она ночевала накануне. Но в ее теперешнем состоянии и это, и все остальное не имело большого значения.
Хок неспешно поужинал. Мысли то и дело возвращались к женщине наверху. Он дал себе слово, что сегодня доведет дело до конца, и очень надеялся, что Фрэнсис сможет зачать ребенка с первого захода. В любом случае он намеревался трудиться еженощно, до тех пор, пока не улыбнется удача.
За ужином он выпил больше, чем обычно. Было уже десять часов, когда он направился вверх по лестнице, ведущей к спальне. Он надеялся, что опьянение, бродившее в жилах, не только не помешает ему выполнить супружеские обязанности, но даже поможет. Да-да, супружеские обязанности… это то, чем он собирался заняться.
Из-под двери спальни пробивалась полоска света. Хок помедлил, приятно удивленный. Выходит, молодая жена тоже не спала, ожидая его.
Стоило ему приоткрыть дверь, как из спальни донеслись непонятные звуки. При всей своей странности они казались смутно знакомыми и вызывали неприятные ассоциации. Интересно, что там может происходить, подумал Хок и решительно распахнул дверь.
Весь его хмель как рукой сняло.
Фрэнсис стояла на коленях, склонившись над ночным горшком. Ее неудержимо рвало. Ночная рубашка сбилась вокруг ее подогнутых ног, толстенная коса свисала через плечо, едва не попадая кончиком внутрь горшка.
Подумать только, он считал ее головную боль отговоркой! Хок бросился к жене:
— Господи, Фрэнсис, что с тобой?
Глава 7
Я был поражен до глубины души.
Разумеется, Фрэнсис услышала его, но была слишком измучена, чтобы обернуться.
— Что с тобой, Фрэнсис? — повторил Хок, присев рядом с ней на корточки и убирая на спину свисающую косу.
— Мне уже лучше, — прошептала она, стискивая зубы, пытаясь подавить тошноту.
Попытка не удалась, и она снова начала содрогаться в бесполезных рвотных спазмах, напрягая давно опустошенный желудок.
— Подожди минутку, — сказал не на шутку встревоженный Хок. — Я только позову Граньона.
Он столкнулся с камердинером в дверях спальни. На лице Граньона смешались смятение и жалость, ночной колпак на его голове съехал на затылок.
— Ах, милорд!..
— Ей совсем плохо. Придумай что-нибудь!
— Оставьте меня… — простонала Фрэнсис.
Она достаточно собралась с силами, чтобы приподняться и бросить на мужчин умоляющий взгляд, но вскоре последовал новый спазм, и Фрэнсис застонала, схватившись за живот.
— Миледи, миледи! — Граньон опустился на колени рядом с ней. — Вы принимали лекарство? Что-нибудь от головной боли?
Она слабо кивнула.
— Что это было?
— Я думала, что это… настойка опия… но теперь даже и не знаю. Мне уже лучше, правда… нет, я, наверное, умру…
Фрэнсис подняла голову. Хок стоял совсем близко, встревоженно глядя на нее.
— Прошу вас, уходите…
— Не говори глупостей! — отрезал Хок и поднял ее на ноги, поддерживая за талию. — Граньон, принеси-ка воды и достань из баула другую рубашку. Она пропотела, как лошадь после скачки.
Фрэнсис было так плохо, что она пропустила нелестное сравнение мимо ушей. Новый спазм заставил ее согнуться чуть ли не вдвое.
— Потерпи, — уговаривал Хок, — потерпи. Все пройдет. Он помог Фрэнсис улечься и накрыл одеялом, так как ее
Трясло в ознобе. Граньон протянул ему кусок полотна, смоченный в теплой воде, и Хок вытер блестящий от испарины лоб жены. Цвет ее лица являл собой любопытное сочетание нездоровой зелени и землистой бледности. Припухшие веки были плотно смежены, губы сжаты.
— Вот что я подобрал с пола, милорд, — прошептал камердинер, подавая Хоку пузырек. — Уж и не знаю, что там внутри.
Фрэнсис чувствовала, что на нее смотрят, и отчаянно желала оказаться где угодно, хоть в преисподней, только не здесь, выставленной на обозрение этого чужа ка! Она приподняла ресницы, увидела, что Хок принюхивается к содержимому пузырька, и проговорила еле слышно:
— Я знаю, что в нем. Это лекарство от колик в животе.
— У тебя что же, бывают колики? — спросил Хок, уже готовый абсолютно ко всему.
— Это для лошадей. Я сама приготовила лекарство из трав и ягод. Пожалуйста, не оставляйте пузырек на полу — он может затеряться.
Хок думал, что его уже ничто не сможет удивить, но, как оказалось, ошибался. Это еще что за новый сюрприз? Колики у лошадей? Как странно…
— Нужно поскорее вывести эту отраву из твоего организма.
— Из моего организма уже выведено все, что можно вывести, — огрызнулась Фрэнсис, скрипя зубами от нового спазма.
— Лучше всего напоить миледи чаем, — посоветовал Граньон. — Это всегда помогает. Чай должен быть крепкий, горячий, и выпить нужно не меньше чайника…
— О Господи! — взвыла Фрэнсис.
— Принеси пинты три! — приказал Хок.
Камердинер бросился из спальни со всех ног. Хок присел на край постели, время от времени отирая лицо Фрэнсис влажной тряпицей.