— Почему ты решила, что Хок скоро уедет?
— Потому что… потому что я ему не нравлюсь.
— Мне кажется, он сбежал сегодня на целый день, потому что не знает, как быть дальше. Видишь ли, дорогая моя, мужчины — весьма трепетные создания.
— А вы, милорд, повышали голос на жену?
— Очень редко. Она была так хорошо воспитана, что даже не помышляла о поступках, из ряда вон выходящих. Она была дочерью герцога и рано прониклась ощущением собственного величия.
— Я хотела вовсе не выходить замуж, — призналась Фрэнсис. — Весь мой опыт общения с мужчинами заключался в общении с отцом. Поймите меня правильно, я обожала его,
Но я видела, что он правит в «Килбракене» безраздельно. что его слово — закон, а бедная София вы-
Нуждена совершенствовать талант дипломата, чтобы как-то справляться с ним.
— Дорогая моя, большинство женщин находится в точно таком же положении!
— Милорд, жизнь слишком коротка для постоянного притворства. Искренность могла бы сэкономить людям время.
— Так твоя мачеха несчастлива?
— Нет, конечно, нет! Она и отец счастливы в браке. Мне даже кажется, что его припадки гнева — источник гордости для Софии. Она находит их признаком мужественности. — Фрэнсис вдруг улыбнулась свекру. — Знаете, милорд, не много найдется женщин, равных моей мачехе в дипломатии. Отец беснуется, ревет раненым медведем, слуги прячутся по углам, а она только повторяет безмятежно: «Да, дорогой. Конечно, дорогой. Все будет, как ты скажешь», — и поступает по-своему.
— Насколько я понял, она очень умная женщина.
— Да уж, в отличие от меня.
Маркиз открыл рот для ответа, но заметил Отиса, вплывшего в комнату в сопровождении лакея.
— Не пора ли нам перейти в гостиную, дорогая? Мне кажется, твой аппетит оставляет желать лучшего.
— Я же не лошадь, чтобы всегда есть с одинаковым аппетитом.
— Молодые кобылки тоже не отказываются от добавочной нормы овса, — поддразнил маркиз.
В гостиной он прошел к камину и остановился рядом, глядя на пламя.
— Итак, Фрэнсис, ты не считаешь себя умной женщиной.
— Вы никогда ничего не забываете, милорд, не так ли? Ни единое слово, ни единое замечание не ускользает от вашего острого ума и тотчас подвергается анализу. Вы точь-в-точь как ваш драгоценный отпрыск!
— Насколько мне известно, позавчера ты слишком много выпила за карточной игрой, Фрэнсис.
Та невольно схватилась за щеки, предательски запылавшие в ответ на замечание маркиза.
— И мой сын не преминул воспользоваться таким удачным стечением обстоятельств. Хотелось бы мне знать,
Не сам ли он все это и подстроил.
— Я надеюсь, он скоро отсюда уберется!
К возмущению Фрэнсис, маркиз засмеялся очень похоже на Хока, и его зеленые глаза сверкнули ласковой насмешкой.
— Я не умею пить помногу!
— Что тебя так мучает весь сегодняшний вечер? — вдруг спросил маркиз, так круто меняя разговор, что Фрэнсис растерялась.
Она сидела, играя бахромой кашемировой шали и размышляя о том, что сказать свекру, а о чем умолчать. Ей пришло в голову, что дело настолько важное требует прежде всего внимания Хока. Кроме того, было несколько не столь значительных поводов для уныния, и она выбрала один из них.
— Я скучаю по отцу, милорд.
— По нему и его припадкам гнева?
— Да. Я тоже умела с ним справиться, но совсем иначе, чем София. На крик я отвечала криком. Он был мне прекрасным отцом.
— Надеюсь, ты теперь способна постоять за себя.
— Не всегда, — сухо ответила Фрэнсис.
Она хотела что-то добавить, но в холле послышались звучные шаги. Она узнала их.
— Добрый вечер, мой мальчик! — сказал маркиз с самым простодушным видом, когда сын появился в дверях гостиной.
Хок был все еще в верховой одежде, пыльные ботфорты потеряли всякий блеск. У него был необычно угрюмый вид. Он кивнул маркизу и повернулся к Фрэнсис.
— Прошу извинить мой вид.
— Не хотите ли поужинать, милорд? — спросила она очень официальным тоном.
— Благодарю, но я слишком устал. Желаю вам обоим доброй ночи.
С этими словами Хок вышел, предоставив Фрэнсис смотреть ему вслед. Он даже не дал ей времени попросить несколько минут для разговора! Бесчувственный болван! Неужели он ездил в Йорк к женщине? Фрэнсис вскочила, раздраженно кутаясь в шаль, и адресовала маркизу натянутую улыбку.
— Я тоже устала, милорд. Утром я буду выглядеть как обычно.
Но вышла она с гордо вскинутой головой и воинственно расправленными плечами, и маркиз бла-
Годушно подумал: «У детей, кажется, дело все больше идет на лад». Он вызвал Отиса и выразил желание выпить бренди.
Фрэнсис приняла продолжительную ванну и кротко вытерпела положенные сто движений щеткой по волосам. Отпустив горничную, она устроилась в постели и принялась ждать. Хок приходил каждую ночь, чего ради было ему изменять этой привычке? Так прошел час.
«Я должна радоваться тому, что он в конце концов оставил меня в покое. Но что, если что-то случилось? Если он хотел переговорить со мной, но не стал этого делать в присутствии отца? Мне самой нужно столько сказать ему… но он, должно быть, устал и уже спит».
Некоторое время Фрэнсис ворочалась в постели, спорила сама с собой, приходила к решениям и тут же их меняла. Наконец, когда старинные часы в коридоре гулко пробили полночь, она выскользнула из постели, накянула халат и пошла к внутренней двери. Подняла руку, чтобы постучать. Опустила. Если Хок спал, будить его не стоило, но если нет., она бесшумно отворила дверь и вошла.
В камине догорал огонь — единственный источник света. Кровать, на которую сразу упал взгляд Фрэнсис, была пуста. Сдвинув брови, она сделала несколько шагов вдоль стены, к камину, куда было придвинуто глубокое кресло.
Как она и предполагала, в нем сидел ее муж. Фрэнсис замерла, изумленная и смущенная. Хок сидел, опершись головой на руку, устремив взгляд на горящий огонь. Он был совершенно обнажен. Ни разу до сих пор (за исключением той первой встречи на озере Лох-Ломонд) ей не приходилось так откровенно разглядывать его. Пламя камина вызолотило его кожу, а лицо казалось величественным и таинственным. Хок искушал своим видом!
Фрэнсис показалось, что он похудел. Во всяком случае, вот так, в позе полного покоя, с вытянутыми к камину ногами, он выглядел более худощавым. В тишине, нарушаемой только слабым потрескиванием огня, раздался негромкий вздох. Хок переложил ноги с одной на другую.
На сей раз его естество мирно покоилось под островком очень черных волос. «Просто удивительно, — подумала Фрэнсис, — с какой скоростью может меняться эта часть мужского тела».
Она испытала сильнейшую вспышку желания. Теперь она знала, как называется то, что с ней происходит. Он научил ее. Бездумно, как завороженная, она протянула руку. Это движение выдало Хоку ее присутствие.
— Это ты, Фрэнсис, — констатировал он, не поворачивая головы.
Он держался так, словно не замечал собственной наготы.
— Да, это я, — глупо подтвердила она.
— Что тебе нужно?
— Мне нужно поговорить с вами, милорд. Я ожидала вас, но вы, как видно, решили не делать этого.
— Да, — ответил Хок с отсутствующим видом, — я так решил.
На самом же деле он боялся Фрэнсис, увидеть ее лицо и тело — значило вновь поколебать его принципы!
— И о чем же ты хочешь со мной поговорить? Фрэнсис подошла ближе, остановившись между креслом и камином, и опустилась на колени. Подол одежды распустился вокруг ее ног белым цветком. Проклятие, ему хотелось раскрыть лепестки этого цветка, коснуться ее, ласкать… он еще помнил особенный вкус ее кожи!..
— Итак? — сказал он, чтобы не молчать.
Фрэнсис почудилось отчуждение в глубоком голосе мужа. Она приготовилась к тому, что ее новость будет принята равнодушно, даже враждебно.
— Сегодня я разыскала сопроводительные бумаги лошадей. Белвис сказал, что без документов лошадь не допускают к скачкам…
— И ты решила, что скачки можно устроить сегодня же у меня в спальне, раз бумаги нашлись? — Хок издал ехидный смешок. — Ты забываешься, жена. Я даже не решил еще, поедут лошади в Ньюмаркет или будут проданы виконту Чалмерсу.