Магия любви
Давным-давно в некотором царстве, в некотором государстве…
Хотя нет. Не в царстве сия история случилась. Не в королевстве и не в ханстве. А в государстве одном, не скажу каком, приключилась. Прошлым летом. Вот и сказ об этом…
Вдоль длинного-предлинного шоссе, что за горизонт уходило, разросся лес бескрайний. Вдоль асфальтовой дороги на обочинах и в кюветах кособоких травка редкая к солнышку пробивалась, кустарники да деревца чахлые кривились. За ними, где почва плодороднее, и трава сочнее да гуще зеленела. Чуть подальше с одной стороны автострады холмы пологие простирались, с другой – березки молодые, словно девицы-красавицы на смотрины выстроились. Стволы тонкие, стройные. Веточка к веточке, листочек к листочку. А за рощей березовой лес надвое делился: одна половина – дубрава густая, другая – сумеречный сосновый бор.
За дубравой дремучей, за бором колючим лес смешанный начинался.
И стояли там дубы вековые да молодые, ветвистые да коренастые, листвою кучерявой разросшиеся, желудями покрывшиеся. Березки-девицы да сосны-сестрицы наперегонки к свету тянулись. Осанистые, прямые, словно мачты корабельные. А среди них ели мохнатые, как медведи после зимней спячки, лохматые.
За лесом тем луг раскинулся.
И росли на нем травы высокие, сочные. Да цвели цветочки пахучие, с лепестками яркими, красками разными раскрашенные. Злаки дикие колосились да сорняки всякие водились.
Спускался тот луг к речушке безымянной. Речка неглубокая, тихая; начало из студеного ключа берущая, да к морю-океану синему бегущая.
В небе птицы пели да щебетали. В траве мыши полевые обитали. Кузнечики трели свои звонкие выдавали. Бабочки разноцветные от цветка к цветочку порхали.
Только это все не сказка, а присказка. Сказка только сейчас и начинается…
Не простой тот луг был, зачарованный. Облюбовал его народец волшебный, феями себя называющий. Жили все с рожденья окрыленными. Крыльями красоты необыкновенной наделенными. Как росинки на солнце сияли, когда в воздухе порхали.
Феи летали, цветы опыляли. Вечно молодые красавицы с осиной талией, с ножками стройными, с ручками нежными, да с грудями пышными. Одним словом, выглядели феи роскошно. Магичили немножко. Когда уставали, то на солнышке грелись. Среди них и мужчины имелись. Все, как мачо рожденные, статью наделенные.
И называли феей девушку, феем мужчину величали, соответственно.
Росою да нектаром сладким жажду утоляли, пыльцой да ягодами, значит, трапезничали. И не знали они бед да хлопот – все забавились. Жили-поживали, никого не обижали.
У молодых фей, которые в школе волшебства обучались да во взрослую жизнь выпускались, летний бал ровно в полночь закончился. Да только не все по домам разошлись-разлетелись. Пять крылатых девушек-прелестниц к ночным цветкам, что возле реки росли, улетели; еще трое парней-феев к лесу отправились.
После бала шумного да веселого захотелось юным феям продолжения веселья беззаботного. Вот и уединились, кто куда горазд.
Феечки юные стали нектар цветочный забродивший пить. У молодых феев другой секрет был – грибной. Росли на одной лесной опушке грибочки бледненькие, что на ножках, на тоненьких. Да только не простые грибочки были, а с дурманом.
Девы крылатые едва вусмерть не упились, а юноши до глюков накушались. И потянуло молодежь неразумную приключения искать ночкой темною.
Долго ли летали над лугом окаянные, про то не знаю, не ведаю. Но нашли друг друга пьяные девицы да невменяемые молодцы. И все им в ином свете кажется, все не так, как есть, видится. А про то, что мерещится, так вообще молчу. И предалась молодежь веселью запретному, страстному, да групповому. Кто с кем, как и куда, и что засовывал, никому дела не было. До утра друга дружку любили в позах разных и разном количестве. Лишь с рассветом они утомились, утомились да уснули…
А как солнышко на небосвод взошло, и уж день начался, проснулись неслухи да ужаснулись.
Сами голые, раскрасневшиеся. Одежонка в лохмотья разорвана. Крылышки помятые. Волосы взлохмаченные. И похмелье жуткое, дикое. Сердце громким колоколом в ушах гремит, да болью в голову, словно эхом, отзывается. Во горле сухо, как в дупле пня трухлявого. Жажда мучает неописуемая.
Друг на дружку глядят, глазками хлопают. Причинные места, да груди пышные стыдливо прикрывают. И ничего о проведенной ночке вспомнить не могут, как ни стараются.
Но болят у парней их достоинства. Да горят у девиц их сокровища, те, что спереди между ножек запрятаны, но до свадьбы несохраненные. А то, что сзади между ложбинкой сокрыто, у всех резью при ходьбе отзывается.
И поплелись горемыки к речке-реченьке испить водицы пресной, да себя в благопристойный вид привести. Из лепесточков да листочков одежду новую смастерили, да от стыда сгорая, по домам разлетелись. И забыли о ночке в разврате групповом проведенной, как о сне кошмарном.