А на на острове Ива одному мужчине приснился кирисала, магический сон об атом трагическом событии. Ему явилось видение во сне. Проснувшись, он сказал: «В гроте Бокараивата двое мертвых, а из их тел растет сулумвойя. Я должен идти». Он взял каноэ и поплыл от своего острова к острову Китава. Затем с Китавы он отправился к основному острову и высадился на берегу, где разыгралась трагедия. Там он увидел цаплю, парящую над гротом. Он вошел в грот и нашел траву сулумвойя, проросшую сквозь тела любовников. Потом он пошел в деревню. Мать признала позор, павший на ее семью. Она дала этому человеку магическое заклинание, которое тот выучил наизусть. Часть формулы он «взял» с собой на Ива, а часть «оставил» в Кумилабваге. В гроте он сорвал немного мяты и тоже увез с собой. Он вернулся на свой остров, на Иву, и сказал: «Я привез сюда верхушку магии; ее корни остались в Кумилабваге. Так они и будут там около пляжа Кадиусаваса и вод Бокараиваты. В одном источнике должны купаться мужчины, в другом — женщины». Потом этот мужчина с Ивы наложил табу на магию, строго предписав, как должен исполняться ритуал, и поставил условие, что людям Ива и Кумилабвага причитается изрядная плата, если они будут допускать других к своей магии или своим священным местам. В предании также упоминается чудо или по крайней мере чудесный знак, который должен являться тем, кто совершает магический ритуал на берегу. В мифе это подается как установление мужчины с острова Ива: если магия удалась и можно ждать желаемых результатов, должны появиться две маленькие рыбки, играющие на мелководье у берега.
Эту последнюю часть мифа я здесь изложил лишь конспективно, ибо полный пересказ содержит социологические притязания обладателей магии, утомительно многочисленные и переходящие в хвастовство; упоминание о чудесном знаке обычно навевает воспоминания из недавнего прошлого; описания ритуала доходят до чисто технических подробностей, а перечень табу выливается в череду наставлений и назиданий. Но для рассказчика как раз эта последняя часть предания, представляющая практический, прагматический и зачастую личный интерес, пожалуй, более важна, чем все остальное, и антрополог может почерпнуть из нее гораздо больше, чем из всего предшествующего драматического рассказа. В мифе излагаются социологические притязания, так как магия, о которой идет речь, — личная собственность. Она должна переходить от полновластного владельца к человеку, которому она причитается по праву. Вся сила магии заключается в соблюдении традиции. Первостепенное значение имеет прямое родство между нынешнем ее обладателем и теми, кто стоял у ее истоков. В некоторых магических заклинаниях перечисляются имена всех их прежних обладателей. Обряды и заклинания должны полностью соответствовать исходному канону. И миф служит неоспоримым первоисточником, содержит законченную модель этой серийной обрядовой практики. Кроме того он служит верительной грамотой на право наследования магии, исходным свидетельством наследственных привилегий.
В связи с этим необходимо сказать несколько слов о социологическом контексте магии и мифов. Некоторые виды магии не локализованы. Сюда относятся колдовство, любовная магия, магия красоты и магия кула[153*]. В этих видах магии филиация[154*] тоже важна, хотя речь идет не о родственной филиации. Другие виды магии связаны с определенной местностью, с местными ремеслами общины, с привилегиями и исключительными правами, принадлежащими вождю и его главной деревне. Сюда относится всякая земледельческая магия, которая должна иметь своим источником ту почву, на которой она только и может быть действенной. Сюда же относится магия охоты на акул и магия других видов рыбной ловли, имеющих местный характер. Сюда также относятся некоторые формы магии построения каноэ, магия красных раковин, используемых для украшений, и, больше всего, вайгиги, верховная магия дождя и солнца, являющаяся исключительной привилегией верховных вождей Омараканы.
В такого рода локализованной магии эзотерическая сила слов так же тесно связана с определенным местом, как и люди, населяющие соответствующую деревню и пользующиеся этой магией. Таким образом, магия не только локализована, но и является исключительной наследственной собственностью группы лиц, связанных матрилинейным родством. В таких случаях миф о магии должен рассматриваться — наравне с мифом о происхождении местной общины — как мощная социологическая сила, объединяющая группу, придающая ей чувство общности и солидарности и утверждающая единые культурные ценности.