Рябой кривлялся, показывая, что издевается надо мной.
Несколько мужчин поддержали его смехом.
Другие дожидались моего ответа.
Я дышал глубоко. Подбородок приподнял.
Сказал:
— Тебе откажу. Ты взял мои вещи без спроса. Ты вор. Не уважаю воров. А значит, не уважаю и тебя. Верни мне одежду. И может быть… я не стану тебя бить.
Заключённые заулыбались. Оживились. Загалдели.
— Он назвал тебя вором, Рябой!
— Он тебя не уважает!
— Магик не дал разрешение!
— Щас он тебя разденет!
— И отлупит!
— Тихо! — сказал Рябой.
Веселья на его лице не было.
Все замолчали.
Рябой ткнул в мою сторону пальцем, сощурил глаза, спросил:
— Парень, ты дурак? Не понял, где очутился? Или не знаешь, как себя нужно вести в таком месте?
Я повторил:
— Верни мою одежду.
Рябой ухмыльнулся.
— Точно дурак, — сказал он. — Да ещё и невежливый. Щас я тебя немного вразумлю, паренёк. Плюгавый! Цыца! Флюпый! Объясните голожопому магику, как следует базарить в приличном обществе. Только не увлекайтесь! Смотрите, чтобы кони не двинул. Стражники уже деньжата подсчитывают за его голову — разозлятся. А нам с вами этих империков еще предстоит подмазывать.
Трое заключённых направились в мою сторону. Неторопливо. Двое с серьёзными лицами, третий — хитро улыбался, показывая отсутствие двух передних зубов.
Я встал на ноги. Сделал шаг в сторону, проверяя, как слушается тело. Никаких последствий заклинания, которым меня недавно обездвижили, не почувствовал.
— Куда ж ты, гладенький наш? — сказал тот, что улыбался. — Не надо убегать от дядей! От нас здесь можно заныкаться только в толчке! Хочешь, я сам тебя туда запихну? А? Если отыщешь там моё огниво, мы и бить тебя не станем! Хафетом клянусь! Я тебе даже спасибки скажу!
Я не слышал раньше, чтобы клялись именем Хафета — бога обмана. Эта как заранее признаться во лжи. Гор бы оценил такую шутку.
— Надеешься, что магик нырнёт в дыру вместо тебя, Плюгавый?
— А хоть бы и так! Вам-то что?!
Плюгавый сделал вид, что собирается со мной беседовать. Но я заметил, как напряглись его ноги. Увернулся от летевшего мне в лицо кулака.
Ударил в ответ. Несильно. Кость Плюгавого хрустнула едва слышно.
Шагнул к следующему противнику. Тот хотел меня обнять? Нырнул под отставленную руку, ударил по ней.
Скользнул к третьему противнику, который пока только сжал кулаки. Ткнул его в живот, подсёк ему ноги. Кости ломать не стал.
Вернулся на место, с которого начинал танец.
И лишь тогда услышал визгливый стон Плюгавого. Тот прижал к животу локоть руки, на которой я сломал ему предплечье (кость не пробила кожу — кровь не текла). Зачем-то привстал на цыпочки.
Я не позволил себе улыбнуться. Хотя радовался тому, что мои движения после обращения вновь стали быстрыми, суставы гибкими, а мышцы отмеряли ровно столько силы, сколько я хотел. С такой подвижностью побеждать на Арене было бы проще.
Заключённые вскочили со своих мест.
Их голоса слились в единый гул.
Блеснули короткие клинки ножей.
Все посматривали на Рябого (даже я).
Тот продолжал сидеть. Смотрел на Плюгавого, который стонал и шмыгал соплями. На Цыцу и Флюпого (я не понял, кого из этой парочки как зовут), что нерешительно топтались в трёх шагах от меня. Потом он поднял руку и сказал:
— Ша! Все заткнулись! Цыца, Флюпый, отвалите от магика! Плюгавый, не ной! Не то прям щас запихну тебя в толчок! Хромой! Вертай моё шмотьё! Рыжий, скидывай тапки!
И принялся раздеваться.
Заключённые замерли. Некоторые приоткрыли рты от удивления. Наблюдали за своим предводителем.
Один спросил:
— Рябой… ты чего?
Рябой одарил его злым взглядом.
— Дурик, ты глаза потерял? — сказал он. — Это ж тайный!
— Кто?
По комнате прокатились шепотки.
— Убийца?
— Та ладно!
— Не может быть!
— Рябой, ты уверен?
— Из Тайного клана?
— Ага, — сказал Рябой. — Он самый. Видел я уже одного такого. Совсем недавно. Так же парням руки ломал. И тоже был гладким и бледным. Как наш магик. А я ещё подумал: кого-то он мне напомнил?
— Точно?
— Чё ж он… молчал?
— Дурик! Он тайный!
— Слышал про них. Резать будешь — не признается, кто он.
— Во-во!
— Хотя… скорее резать будет он.
Рябой скомкал халат и штаны, бросил мне.
— Держи.
Я поймал одежду. Всё еще не понимал, что происходит. Но следил за своим лицом — не позволял проявиться на нём эмоциям.